 |
 |
Краткое введение:
Рим стоял на пороге гражданской войны. Пока, о ней еще никто не помышлял. Дуумвират между Помпеем и Цезарем еще сохранял свое шаткое существование. Однако, в сенате, тайком поговаривали о том, что Цезарь решил захватить власть и единолично править Римом. До какой-то поры, это были лишь отдельные слухи, за которые римлянам частенько отсекали языки и уши. Но это было ровно до той поры, пока в сенат не прибыл Гай Цезарь.
Цезарь переступил порог сената. Сенаторы вздрогнули и притихли. Лишь легкий шепот пронесся по рядам. Проконсулы приветствовали диктатора вставанием. Цезарь, одарил собравшихся жестким взглядом, и уверенным шагом, направился к трибуне. Сенаторы тоже встали. Вдруг, откуда-то с верхнего яруса, послышались робкие хлопки. Не осознавая, что они делают, что это за знак и кто его подал, но поддавшись инстинкту самосохранения, несколько сенаторов поддержали хлопающего коллегу и зааплодировали. К тому моменту, когда диктатор взошел на трибуну, уже весь зал с неистовой силой хлопал в ладоши.(так, в Риме родилась еще одна прекрасная традиция - приветствовать диктаторов бурными овациями). Но оставим традиции и вернемся к Цезарю. Он развернул принесенный им свиток и провозгласил:
- За последние несколько лет по инициативе консула Помпея мы начали целый ряд реформ, направленных на улучшение делового климата. Но заметных сдвигов пока не произошло. Мы проигрываем в конкуренции юрисдикций! Работающий в Риме бизнес часто предпочитает регистрировать собственность и сделки за границей, - констатировал диктатор и, гневно обозрев сенаторов, продолжил, - кроме того, во время консулата Помпея, в Риме воцарилась полная анархия, а созданные им госкорпорации перестали быть эффективными!
В этот момент, Цезаря уже никто не слушал. Шепот перерос в гул и стал нарастать с такой силой, что диктатор был вынужден повысить голос и, перекрикивая недоумевающих таким поворотом событий сенаторов и, особенно, четырех проконсулов, громко излагал дальше:
- По каждой компании у нас сегодня есть план по их реорганизации, выводу на рынок. Часть их будет превращена в публичные компании с последующей продажей пакетов акций. Это затронет «РИМтехнологии», «РИМколесницедор», «РИМатом» в его гражданской части и ряд других госкорпораций. Это работа не одного дня, но и тянуть ее до бесконечности мы не можем. Считаю возможным до 16 года до н.э. снизить долю участия государства в некоторых сырьевых и завершить процесс выхода из капитала крупных не сырьевых компаний, которые не относятся к естественным монополиям и оборонному комплексу. «Киты» не должны мешать нормальному развитию частного бизнеса в своих секторах, оттирать частных предпринимателей от наиболее выгодных проектов. Это касается и обожаемого Помпеем «Золотопрома», особенно в части зажимаемых им глашатаев, коих «Золотопром» скупил на корню и теперь они доставляют неверные донесения, содержащие ложь и клевету... - диктатор неожиданно замолчал, так как текст резко обрывался, но тут же, так же неожиданно, добавил, - ...иногда в мой адрес!
Цезарь свернул свиток и под всеобщие аплодисменты (так в Риме родилась вторая традиция - бурными овациями провожать диктаторов) покинул сенат.
Краткая историческая справка:
После ухода Цезаря, сенат буквально взорвался. С пеной у рта, до хрипоты, сенаторы спорили о том, можно ли считать заявление диктатора "расколом" в дуумвирате. Но настоящий раскол произошел в самом сенате и усиливался по мере того, как сенаторы все глубже обсуждали эту проблему. Обсуждали и сами громкие заявления диктатора. При этом два проконсула встали на сторону Цезаря, заявив, что поддерживают все его заявления, а двое резко выступили против такого реформаторства. Мало того, вконец переругавшись, они вдруг возжелали, чтобы Цезарь и Помпей оба сложили свои полномочия. А под занавес заседания, все четверо, решили объявить себя единоличными консулами. Сенаторы прекрасно понимали, что даже если дуумвират и распадется, то одновременно оба консула не уйдут. Помимо всего прочего, желание четырех проконсулов тоже нельзя было списывать со счетов. Тем более что репутация Цезаря, не смотря на его бесчисленные победы, последнее время слегка колебалась. Простые римляне все больше беднели, а приближенные к Цезарю, все больше заплывали жиром и золотом. Помпей и вовсе себя дискредитировал - своим увлечением спортивными состязаниями, глупой игрой, заключающейся в перебрасывании через натянутую веревку глиняного комочка с воткнутыми в него куриными перьями.
Сенаторы спорили еще неделю, но так и не пришли к консенсусу. Им ничего не оставалось делать, как вынести все эти вопросы на суд общественности. По всему Риму, глашатаи разносили весть о выборах.
Рим стоял на пороге гражданской войны. Пока, о ней еще никто не помышлял. Дуумвират между Помпеем и Цезарем еще сохранял свое шаткое существование. Однако, в сенате, тайком поговаривали о том, что Цезарь решил захватить власть и единолично править Римом. До какой-то поры, это были лишь отдельные слухи, за которые римлянам частенько отсекали языки и уши. Но это было ровно до той поры, пока в сенат не прибыл Гай Цезарь.
Цезарь переступил порог сената. Сенаторы вздрогнули и притихли. Лишь легкий шепот пронесся по рядам. Проконсулы приветствовали диктатора вставанием. Цезарь, одарил собравшихся жестким взглядом, и уверенным шагом, направился к трибуне. Сенаторы тоже встали. Вдруг, откуда-то с верхнего яруса, послышались робкие хлопки. Не осознавая, что они делают, что это за знак и кто его подал, но поддавшись инстинкту самосохранения, несколько сенаторов поддержали хлопающего коллегу и зааплодировали. К тому моменту, когда диктатор взошел на трибуну, уже весь зал с неистовой силой хлопал в ладоши.(так, в Риме родилась еще одна прекрасная традиция - приветствовать диктаторов бурными овациями). Но оставим традиции и вернемся к Цезарю. Он развернул принесенный им свиток и провозгласил:
- За последние несколько лет по инициативе консула Помпея мы начали целый ряд реформ, направленных на улучшение делового климата. Но заметных сдвигов пока не произошло. Мы проигрываем в конкуренции юрисдикций! Работающий в Риме бизнес часто предпочитает регистрировать собственность и сделки за границей, - констатировал диктатор и, гневно обозрев сенаторов, продолжил, - кроме того, во время консулата Помпея, в Риме воцарилась полная анархия, а созданные им госкорпорации перестали быть эффективными!
В этот момент, Цезаря уже никто не слушал. Шепот перерос в гул и стал нарастать с такой силой, что диктатор был вынужден повысить голос и, перекрикивая недоумевающих таким поворотом событий сенаторов и, особенно, четырех проконсулов, громко излагал дальше:
- По каждой компании у нас сегодня есть план по их реорганизации, выводу на рынок. Часть их будет превращена в публичные компании с последующей продажей пакетов акций. Это затронет «РИМтехнологии», «РИМколесницедор», «РИМатом» в его гражданской части и ряд других госкорпораций. Это работа не одного дня, но и тянуть ее до бесконечности мы не можем. Считаю возможным до 16 года до н.э. снизить долю участия государства в некоторых сырьевых и завершить процесс выхода из капитала крупных не сырьевых компаний, которые не относятся к естественным монополиям и оборонному комплексу. «Киты» не должны мешать нормальному развитию частного бизнеса в своих секторах, оттирать частных предпринимателей от наиболее выгодных проектов. Это касается и обожаемого Помпеем «Золотопрома», особенно в части зажимаемых им глашатаев, коих «Золотопром» скупил на корню и теперь они доставляют неверные донесения, содержащие ложь и клевету... - диктатор неожиданно замолчал, так как текст резко обрывался, но тут же, так же неожиданно, добавил, - ...иногда в мой адрес!
Цезарь свернул свиток и под всеобщие аплодисменты (так в Риме родилась вторая традиция - бурными овациями провожать диктаторов) покинул сенат.
Краткая историческая справка:
После ухода Цезаря, сенат буквально взорвался. С пеной у рта, до хрипоты, сенаторы спорили о том, можно ли считать заявление диктатора "расколом" в дуумвирате. Но настоящий раскол произошел в самом сенате и усиливался по мере того, как сенаторы все глубже обсуждали эту проблему. Обсуждали и сами громкие заявления диктатора. При этом два проконсула встали на сторону Цезаря, заявив, что поддерживают все его заявления, а двое резко выступили против такого реформаторства. Мало того, вконец переругавшись, они вдруг возжелали, чтобы Цезарь и Помпей оба сложили свои полномочия. А под занавес заседания, все четверо, решили объявить себя единоличными консулами. Сенаторы прекрасно понимали, что даже если дуумвират и распадется, то одновременно оба консула не уйдут. Помимо всего прочего, желание четырех проконсулов тоже нельзя было списывать со счетов. Тем более что репутация Цезаря, не смотря на его бесчисленные победы, последнее время слегка колебалась. Простые римляне все больше беднели, а приближенные к Цезарю, все больше заплывали жиром и золотом. Помпей и вовсе себя дискредитировал - своим увлечением спортивными состязаниями, глупой игрой, заключающейся в перебрасывании через натянутую веревку глиняного комочка с воткнутыми в него куриными перьями.
Сенаторы спорили еще неделю, но так и не пришли к консенсусу. Им ничего не оставалось делать, как вынести все эти вопросы на суд общественности. По всему Риму, глашатаи разносили весть о выборах.
 |
Покинув сенат, Цезарь направился в "Авгиевы конюшни". Предстояло расчистить их от навоза. Он взял лопату и принялся методично их разгребать. Это было не так увлекательно, как грести на галерах (любой, даже малолетний римлянин, знал о флотской службе Цезаря), но диктатор не отступал. Груженые навозом колесницы, покидали конюшни одна за другой. Но ровно в два часа по полудню, Цезарь отложил лопату, чтобы слегка перекусить. Проходя мимо очередной колесницы, прибывшей на погрузку, он поднял с земли уголек и отметил ее крестом. В этот момент, к нему подошел римлянин, владелец компании-перевозчика и, рассмеявшись, обратился к диктатору:
- А конюшни-то Авгиевы. Вам их во век не вычистить. Да и навоз этот какой-то странный. Слишком зеленый и очень вонючий.
Цезарь обернулся и ехидно улыбаясь, произнес:
- А кто тебе сказал, что это навоз? - и, жуя бутерброд, направился в сторону строящегося Храма Венеры Генитрикс (Прародительницы).
- А конюшни-то Авгиевы. Вам их во век не вычистить. Да и навоз этот какой-то странный. Слишком зеленый и очень вонючий.
Цезарь обернулся и ехидно улыбаясь, произнес:
- А кто тебе сказал, что это навоз? - и, жуя бутерброд, направился в сторону строящегося Храма Венеры Генитрикс (Прародительницы).
 |
 |
Издали завидев жреца, Цезарь окликнул его и поинтересовался, как идет строительство Храма. Не успел жрец рассказать, какие работы ведутся и на что планируется потратить выделенные средства, как их со всех сторон обступили римляне. Бедные люди тянули к диктатору свои грязные руки и просили дать автограф. Цезарь не отказал. Переложив недоеденный бутерброд из правой руки в левую, он прикоснулся ко лбу каждого просящего, оставив на нем отпечаток от жирного пальца. Благодарные римляне просили Цезаря остаться в Риме и править ими еще сотню лет. Диктатор усмехнулся и, положив остатки бутерброда за щеку, вознес руки к небу и обратился к Венере Прародительнице, сделав ей посвящение. Он поклялся, что если римляне его изберут единоличным Императором, то он обязательно достроит этот Храм. Римляне, наблюдавшие эту сцену, возрадовались и разошлись на все четыре стороны, понеся эту благую весть в мир. Строительная площадка опустела, и только один благодарный римлянин все еще оставался на месте. Он протянул руки к Цезарю, держа какой-то странный папирус. Диктатор взял его в руки и прочел "Цезарь будет Императором".
- Благодарю тебя, добрый римлянин! А теперь ступай за своими братьями, - пытаясь вернуть папирус, обратился к простолюдину диктатор.
- Но Вы не поняли, - наклонив голову вниз, отвечал человек, - это не простой папирус. На нем невозможно написать слово "не". Попробуйте, - не смотря на грозно висевший у ноги Цезаря меч, продолжал настаивать раб.
Цезарь обернулся и не найдя поодаль ни стилуса, ни уголька, согласился:
- И вправду, невозможно, - повеселев, признался диктатор и, похлопав по плечу простолюдина, добавил, - Ты заслужил награду!
Римлянин еще долго провожал взглядом, сбегающего с холма и размахивающего папирусом диктатора, сжав в руке подаренную Цезарем сестерцию. И окончательно потеряв его из виду, развернувшись к солнцу, побрел своей дорогой.
- Благодарю тебя, добрый римлянин! А теперь ступай за своими братьями, - пытаясь вернуть папирус, обратился к простолюдину диктатор.
- Но Вы не поняли, - наклонив голову вниз, отвечал человек, - это не простой папирус. На нем невозможно написать слово "не". Попробуйте, - не смотря на грозно висевший у ноги Цезаря меч, продолжал настаивать раб.
Цезарь обернулся и не найдя поодаль ни стилуса, ни уголька, согласился:
- И вправду, невозможно, - повеселев, признался диктатор и, похлопав по плечу простолюдина, добавил, - Ты заслужил награду!
Римлянин еще долго провожал взглядом, сбегающего с холма и размахивающего папирусом диктатора, сжав в руке подаренную Цезарем сестерцию. И окончательно потеряв его из виду, развернувшись к солнцу, побрел своей дорогой.
 |
 |
Цезарь лежал на кровати с закрытыми глазами. Он слегка утомился после вчерашних чисток в конюшнях и даже позволил себе взять непродолжительный отпуск на один день. В его голове звучала любимая мелодия.
"С чего начинается Родина...", - приятно напевали нейроны в такт побренькивающим струнам-извилинам. Рядом с кроватью Цезаря, играя на полу в солдатики, тихонечко, чтобы не потревожить диктатора, развлекался Помпей. Как раз сейчас, он мастерил макет "троянской лошадки".
"С чего начинается Родина...", - приятно напевали нейроны в такт побренькивающим струнам-извилинам. Рядом с кроватью Цезаря, играя на полу в солдатики, тихонечко, чтобы не потревожить диктатора, развлекался Помпей. Как раз сейчас, он мастерил макет "троянской лошадки".
Дверь резко распахнулась, и в комнату вошел Брут. Но оба консула не шелохнулись. Брут был явно чем-то обеспокоен и поэтому, не останавливаясь, прошел к кровати Цезаря. Помпей дико заверещал. Брут оглянулся и увидел на полу раздавленную лошадь. Мертвое животное не подавало признаков жизни. В ту же секунду, раздался душераздирающий рев Помпея. Мелодия в голове Цезаря угасла, а ее место занял нестерпимый воющий звук. Цезарь приподнялся на локте левой руки, а правой отвесил Помпею такой силы затрещину, что Бруту на мгновенье показалось, что эта затрещина задела и его затылок. Плач мгновенно стих. Брут, чувствуя себя немного виноватым, собрав обломки погибшей лошади, присел на корточки рядом с Помпеем и постарался его утешить:
- Он все равно был Троянским. По-моему хватит уже нам играть солдатиками мифических и, тем более, чужестранных армий, - Брут оглянулся на Цезаря и продолжил уговаривать Помпея вытереть размазанные по лицу сопли, - Я сегодня же дам команду нашим инженерам и они создадут кучу макетов римских колесниц, солдатиков и лошадок.
- А колесики будут крутиться? - жалобно и с небольшой долей недоверия простонал Помпей, обращаясь к другу Цезаря.
- Конечно! - с ходу соврал Брут и поспешил сам себя убедить, - Они постараются. Ну, по крайней мере, колесницы будут точно римскими.
Цезарь, которому наконец надоел весь этот спектакль с уговорами, постарался прервать задушевную беседу своих приятелей и обратился к Бруту:
- Ты пришел, чтобы рассказать нам про игрушки?
- Нет, Гай, - поспешно ответил Брут и, указав рукой на балкон, с вернувшейся к нему тревогой в голосе произнес, - Там! Гражданская война началась!
Цезарь вскочил с кровати и, не обувая сандалии, поспешил на балкон. Там, вдалеке, по обе стороны извивающейся змеей реки Рубикон, выстроились римские когорты.
- А кто тут за кого дерется? - спросил диктатор подоспевшего с сандалиями в руках Брута.
- Вон те справа, что в красных сандалиях, за Вас, а те, что слева, обутые не то в сандалии, не то, страшно сказать, в какие-то белые контрацептивы, против, - разъяснил Брут и, опустившись на колено, стал одевать обувь на ноги Цезарю, - Верховный Жрец уже выступил с воззванием к римлянам не устраивать кровопролитие и вернуться домой. Но, как видите, их не остановило даже увещевание Богов. Жрец был прав, когда просил задержать в Риме пояс Богини Фавнии еще хотя бы на полгода. Тогда бы римляне еще долго стояли бы в очереди для поклонения поясу и не вышли бы на эту войну. Не три миллиона, а 40–50 миллионов стояли бы в этой очереди.
- Он все равно был Троянским. По-моему хватит уже нам играть солдатиками мифических и, тем более, чужестранных армий, - Брут оглянулся на Цезаря и продолжил уговаривать Помпея вытереть размазанные по лицу сопли, - Я сегодня же дам команду нашим инженерам и они создадут кучу макетов римских колесниц, солдатиков и лошадок.
- А колесики будут крутиться? - жалобно и с небольшой долей недоверия простонал Помпей, обращаясь к другу Цезаря.
- Конечно! - с ходу соврал Брут и поспешил сам себя убедить, - Они постараются. Ну, по крайней мере, колесницы будут точно римскими.
Цезарь, которому наконец надоел весь этот спектакль с уговорами, постарался прервать задушевную беседу своих приятелей и обратился к Бруту:
- Ты пришел, чтобы рассказать нам про игрушки?
- Нет, Гай, - поспешно ответил Брут и, указав рукой на балкон, с вернувшейся к нему тревогой в голосе произнес, - Там! Гражданская война началась!
Цезарь вскочил с кровати и, не обувая сандалии, поспешил на балкон. Там, вдалеке, по обе стороны извивающейся змеей реки Рубикон, выстроились римские когорты.
- А кто тут за кого дерется? - спросил диктатор подоспевшего с сандалиями в руках Брута.
- Вон те справа, что в красных сандалиях, за Вас, а те, что слева, обутые не то в сандалии, не то, страшно сказать, в какие-то белые контрацептивы, против, - разъяснил Брут и, опустившись на колено, стал одевать обувь на ноги Цезарю, - Верховный Жрец уже выступил с воззванием к римлянам не устраивать кровопролитие и вернуться домой. Но, как видите, их не остановило даже увещевание Богов. Жрец был прав, когда просил задержать в Риме пояс Богини Фавнии еще хотя бы на полгода. Тогда бы римляне еще долго стояли бы в очереди для поклонения поясу и не вышли бы на эту войну. Не три миллиона, а 40–50 миллионов стояли бы в этой очереди.
 |
 |
 |
- А что это над когортой моих противников за флаг развивается, - вглядываясь вдаль, спросил близорукий диктатор, там вроде что-то написано.
- Не обращайте внимания, Гай, - быстро сориентировавшись, успокоил Брут, - там написано «Ave Caesar, imperator, morituri te salutant!».
- Переведи, - потребовал Цезарь, не отрываясь от желтого пятна.
- «Славься, Цезарь, император, идущие на смерть приветствуют тебя!», - перевел Брут и, заметив, как одобрительно улыбнулся диктатор, продолжил, но уже с нескрываемой иронией, - Они думают, что смогут одолеть наше войско, но они плохо одеты и плохо обучены военному искусству. Так что шансов у них не много.
Цезарь повернулся к другу, и чуть было не выбил из рук прибежавшего к ним, сияющего лучезарной улыбкой Помпея, реанимированную лошадь. Диктатор всегда славился тем, что применяя военную хитрость, старался выигрывать в честном бою. Поэтому, отодвинув в сторону маячившего между ними Помпея, неодобрительно взглянув на Брута, Цезарь заявил:
- Нужно уровнять шансы. Отправь-ка к ним нескольких моих хорошо обученных военачальников.
- Но Цезарь... - попробовал возразить Брут, - ...это самоубийство!
- Это убийство, - рассмеялся в ответ диктатор и, осторожно взяв из рук счастливо моргающего Помпея деревянного коня, вручил его Бруту, - Ты же сам только что процитировал их лозунг.
Цезарь, со свойственным ему спокойствием, вглядывался в сближающиеся стройные когорты римлян.
- А что, - спросил он у Брута, указывая на голодранцев, - может этим бандерлогам выдать из казны несколько лишних денариев? Как думаешь, разойдутся?
- Это был бы неплохой ход, но Ваш генерал, распоряжающийся финансами, выступит против такого решения, - возразил Брут.
- Ну, может тогда предложить восставшим посты в сенате? - перебирал версии диктатор.
- Не прокатит, - парировал Брут, - они собственно и собрались, потому что помнят твои прошлые обещания. И еще они помнят, как в прошлый раз мы их белым порошком изводили.
- Неужели до сих пор помнят? Это же было-то когда, до моего первого диктаторства! - взорвавшись, гневно заорал Цезарь и тут же приказал, - Срочно скачи в Египет и пускай они оттуда глашатая пришлют. Пускай он объявит, что Египет не воюет больше с Римом, и признает порошковые войны позором египетской нации.
- А если египетские Цари не согласятся? - аккуратно поинтересовался Брут.
- А если не согласятся, скажи им, что я их завоюю и свою Царицу на трон посажу. Еще скажи им, что Аллах перестанет им деньги посылать, если я пожелаю, - сжав губы, заговорил Цезарь, - Не согласятся - разобью, согласятся - разобью. Им деваться некуда.
Брут уже седлал коня, когда Цезарь, свесившись с балкона, прокричал ему сверху:
- А почему у моей армии нет никакого лозунга?
Брут слегка задумался, но не ответил и только пожал плечами.
- Мне нравится их лозунг, - прокричал диктатор, указывая в сторону болот, - Пускай моя армия под таким же выступает! И еще, как ты там сказал? Как это слово в лозунге звучит?
- Император! - сложив ладони в рупор, прокричал Брут, сидя на коне.
- Император, - едва слышно повторил Цезарь и, задумчиво опустив голову, вернулся к своему ложу.
- Не обращайте внимания, Гай, - быстро сориентировавшись, успокоил Брут, - там написано «Ave Caesar, imperator, morituri te salutant!».
- Переведи, - потребовал Цезарь, не отрываясь от желтого пятна.
- «Славься, Цезарь, император, идущие на смерть приветствуют тебя!», - перевел Брут и, заметив, как одобрительно улыбнулся диктатор, продолжил, но уже с нескрываемой иронией, - Они думают, что смогут одолеть наше войско, но они плохо одеты и плохо обучены военному искусству. Так что шансов у них не много.
Цезарь повернулся к другу, и чуть было не выбил из рук прибежавшего к ним, сияющего лучезарной улыбкой Помпея, реанимированную лошадь. Диктатор всегда славился тем, что применяя военную хитрость, старался выигрывать в честном бою. Поэтому, отодвинув в сторону маячившего между ними Помпея, неодобрительно взглянув на Брута, Цезарь заявил:
- Нужно уровнять шансы. Отправь-ка к ним нескольких моих хорошо обученных военачальников.
- Но Цезарь... - попробовал возразить Брут, - ...это самоубийство!
- Это убийство, - рассмеялся в ответ диктатор и, осторожно взяв из рук счастливо моргающего Помпея деревянного коня, вручил его Бруту, - Ты же сам только что процитировал их лозунг.
Цезарь, со свойственным ему спокойствием, вглядывался в сближающиеся стройные когорты римлян.
- А что, - спросил он у Брута, указывая на голодранцев, - может этим бандерлогам выдать из казны несколько лишних денариев? Как думаешь, разойдутся?
- Это был бы неплохой ход, но Ваш генерал, распоряжающийся финансами, выступит против такого решения, - возразил Брут.
- Ну, может тогда предложить восставшим посты в сенате? - перебирал версии диктатор.
- Не прокатит, - парировал Брут, - они собственно и собрались, потому что помнят твои прошлые обещания. И еще они помнят, как в прошлый раз мы их белым порошком изводили.
- Неужели до сих пор помнят? Это же было-то когда, до моего первого диктаторства! - взорвавшись, гневно заорал Цезарь и тут же приказал, - Срочно скачи в Египет и пускай они оттуда глашатая пришлют. Пускай он объявит, что Египет не воюет больше с Римом, и признает порошковые войны позором египетской нации.
- А если египетские Цари не согласятся? - аккуратно поинтересовался Брут.
- А если не согласятся, скажи им, что я их завоюю и свою Царицу на трон посажу. Еще скажи им, что Аллах перестанет им деньги посылать, если я пожелаю, - сжав губы, заговорил Цезарь, - Не согласятся - разобью, согласятся - разобью. Им деваться некуда.
Брут уже седлал коня, когда Цезарь, свесившись с балкона, прокричал ему сверху:
- А почему у моей армии нет никакого лозунга?
Брут слегка задумался, но не ответил и только пожал плечами.
- Мне нравится их лозунг, - прокричал диктатор, указывая в сторону болот, - Пускай моя армия под таким же выступает! И еще, как ты там сказал? Как это слово в лозунге звучит?
- Император! - сложив ладони в рупор, прокричал Брут, сидя на коне.
- Император, - едва слышно повторил Цезарь и, задумчиво опустив голову, вернулся к своему ложу.
 |
Председатель РАЙ-Кома проснулся и сладко зевнул. Ласковое зимнее солнышко узкой полоской пробивалось сквозь щель в неплотно задернутых шторах его спальни, разрезая пополам своим лучом, лежащего на полу, мирно спящего, в позе бегущей лошади, Председателя колхоза. Разведчик подошел к окну и раздвинул тяжелые шторы. Он прищурился от резко ударившего по зрачкам света. Чуть приоткрыв глаза, все еще щурясь, Председатель посмотрел на извивающуюся как огромная змея реку и, заметив по обе ее стороны большую массу толпящихся людей, задернул шторы.
Он отошел вглубь спальни. Нервно кусая губы, он усиленно пробовал вспомнить что-то важное. Но, от увиденного в окне, его мысли разбрелись и отказывались выходить и складываться в цепочку.
Председатель РАЙ-Кома Партии постоял без движения еще какое-то мгновение и, резко направившись в кабинет, достал из стола записную книжку. Устроившись в кресле, он взял в руки перо и, улыбнувшись, задумчиво глядя куда-то вдаль, размашисто записал на разлинованной странице своего блокнота. «Славься, Цезарь, император, идущие на смерть приветствуют тебя!»
Он отошел вглубь спальни. Нервно кусая губы, он усиленно пробовал вспомнить что-то важное. Но, от увиденного в окне, его мысли разбрелись и отказывались выходить и складываться в цепочку.
Председатель РАЙ-Кома Партии постоял без движения еще какое-то мгновение и, резко направившись в кабинет, достал из стола записную книжку. Устроившись в кресле, он взял в руки перо и, улыбнувшись, задумчиво глядя куда-то вдаль, размашисто записал на разлинованной странице своего блокнота. «Славься, Цезарь, император, идущие на смерть приветствуют тебя!»
