Хвала Богам за то, что Цезаря на трон вернули!

  Март 48 года до н.э.
  Рим пал под натиском цезарианцев.

  Так описывал те события один из известнейших историков того времени: «В Столицу хлынул поток беженцев из окрестных городов и селений. Повсюду буйствовали противоборствующие страсти и неистовые волнения. Власти не смогли поддержать порядка ни уговорами, ни приказами. Печальным зрелищем был вид города Рима, который накануне великой бури, казалось, был подобен кораблю с отчаявшимися кормчими, несущемуся по волнам и брошенному на произвол судьбы» (Плут Цез. ХХХШ-ХХХГ7).
  На пути к Риму Цезарь не творил никаких жестокостей, более того, он старался демонстрировать свою гуманность. И это не смотря на то, что иногда, враги Цезаря действовали не по правилам войны, вынашивая подлые и коварные планы его убийства. Лодка, о которой говорил историк, хоть и раскачивалась как перышко на огромных волнах, по-прежнему не переворачивалась, поэтому, когда Цезарь подошел к столице, паника улеглась. Войдя в город, он нашел Рим в более спокойном состоянии, чем ожидал. И хотя сенаторы судорожно метались из лагеря в лагерь в поисках верного решения, самые мудрые из них прагматично принимали победу Цезаря, признавая в нем будущего Диктатора. Так Цезарь, пусть и непризнанный частью гнилозубых сенаторов, намекавших на амбитус, фактически стал хозяином страны без кровопролития.

    Но не будем забегать вперед.
  Предшественник Цезаря Помпей пал духом и спешно паковал чемоданы, чтоб под покровом ночи, погрузив остаток своего верного войска на корабли, сбежать из Рима и покинуть страну. Многие из наших читателей прекрасно и в подробностях знают все дальнейшие события, изложенные во всех учебниках истории. Поэтому мы не станем пересказывать Аппиана, Плутарха, или кого бы то ни было еще. Мы остановимся на событиях всего лишь одной ночи, о которых умолчали все без исключения историки, посчитав их слишком эмоциональными, но не существенными, с точки зрения исторических фактов. На наш взгляд, эта ночь заслуживает особого внимания.

  И так, Помпей паковал чемоданы, когда в атриум ворвался заплаканный Цезарь. От неожиданности, Помпей потерял дар речи и, выронив из рук сложенную в аккуратный квадрат тунику, часто заморгал своими широко открытыми глазами. Пурпурная ткань, расправившись в воздухе, шелестя, легла на пол, покрыв его сандалии. Казалось, что Помпей выходит из закатного неба. Но он ни откуда не выходил. В полном оцепенении, он стоял на мраморном полу атриума.
  – Куда собрался? – спросил Цезарь у моргающей статуи Помпея с видом собеседника, которого не очень-то интересовал ответ.
  Статуя промолчала, а будущий Диктатор подошел к ней вплотную и,  как будто не замечая ее присутствия, поднял с пола закат и громко в него высморкался.
  – Расслабься, – не выпустив закат из рук, сев на кровать продолжил Цезарь, – бить не буду. Сегодня настроение не то.
  – Расслабься ты! – толкнув статую в спину, повторил Диктатор, – Куда  в столь поздний час собрался?
  – За пивом, – тихо ответила статуя, потеряв равновесие.
  – Пьем? В честь чего? – вытирая сухим концом туники подсыхающие слезы, продолжал допрос Цезарь.
  – Ты победил, вот повод, – ответил Помпей, повернувшись к бывшему другу.
  – А почему так грустно ты об этом говоришь? – отбросив закат в сторону, громко произнес Цезарь и, встав с кровати, положив руки на плечи Помпею, заглянул ему в потухшие глаза, – Мой друг! Я вижу, ты расстроен чем-то или кем-то! Скорее расскажи, что гложет так тебя.
  – Я не расстроен, Цезарь, – сходу соврал Помпей и криво улыбнувшись, постарался скрыть правду, – как можно быть расстроенным в сей час? Переживаю просто, что пиво может кончиться. Там очередь всегда большая.
  – Не больше чем всегда, – с ухмылкой ответил Цезарь и устало уселся на кровать.
  – Могу спросить я о причине твоего расстройства? – решив перевести разговор в другое русло, осторожно поинтересовался Помпей и слегка шагнул вперед.
  – Хотел сказать ты слез моих? – неожиданно для Помпея, Цезарь заговорил в своей жесткой манере, – А ты не догадался? Ты же прекрасно знаешь, друг, как ненавистны стоны мне несчастных бедняков! Довел ты Римлян до низов благополучья, а  сам теперь интересуешься природой моих слез? Я встретил по дороге двух бродяг. Стонали так, как загнанные мулы, затаскивая третьего в котел, пытаясь суп сварить и благостно пожрать. Пришлось помочь мне этим хилякам и разрубить  упертого приятеля на мелкие куски. А то бы я рыдал до самого рассвета, внимая их страданиям и стонам!

  Выслушав Цезаря, Помпей виновато склонил голову. Конечно же, он помнил о психической болезни Диктатора. Но он никак не мог приложить ума, почему звуки чужих страданий так рвут Цезарю душу и выдавливают влагу из глаз великого полководца, повидавшего сотни тысяч смертей на поле боя! В их стремительно распадающемся дуумвирате даже правило негласное было. Они без повода не гуляли вдвоем по трущобам. Ведь никогда нельзя было предугадать, когда эти грязные плебеи, в рваных одеждах, захотят вдруг простонать. От немощности ли, или от бессилья.
  В тот самый момент Помпей хотел напомнить Цезарю про недавнее двоевластие в управлении Римом и страной, но понимал свое незавидное положение. Ведь он любил читать исторические трактаты. И он прекрасно помнил ту их часть, где говорилось, что вскоре, безжизненную голову Помпея на блюде Цезарю преподнесут. Поэтому он не обиделся.
  – Мой Цезарь, друг! Великий день сегодня, – начал издалека, не так давно оживший, кусок грубо отесанного мрамора, –  давай же мы не будем так грустить. С тобой, как следует, отпразднуем твою победу. Я пива принесу. Холодного! – Помпей схватил чемодан и вытряхнул его содержимое на пол, продемонстрировав Цезарю свою готовность побежать в ларек, – Мы соберем друзей и девственниц, ну или юношей хорошеньких для большего веселья. Я в предвкушении уже тяжелого и бурного похмелья. Так оторвемся же по полной, как ты любишь...
  – Бежишь в Египет? – прервав восторженный спич Помпея,  невозмутимо произнес Цезарь, поддев ногой разбросанные тряпки.
  – Цезарь, нет! – умоляюще воскликнул Помпей и, присев рядом с Цезарем, обеими руками вцепился в его правое запястье.
  – Не переживай ты так, – не дрогнув ответил Диктатор, – я тоже книжицы твои читал. Умрешь ты не сегодня.

  Цезарь встал с ложа и, выходя из атриума на террасу, остановился в дверях. Встряхнув рукою, он освободился от цепких оков Помпея, с грохотом рухнувшего на белый мрамор.
  – Да, пиво это хорошо, – задумчиво произнес Цезарь, наблюдая как садящееся за горизонт солнце, окрашивает небо в цвет заплаканной туники Помпея, – А ты не против, если мы всех римлян соберем перед сенатом? На площади. Пускай загубленный тобой народ покорно примет дар богов и вместе с нами воспоет мою победу!
  – Мой Цезарь, – заговорило жалкое пятно на каменном полу, – это так накладно.
  – Ты денег пожалел? – резко обернувшись, прокричал Цезарь, – И, кстати, о деньгах. За время войн бесчисленных за власть я издержался.
  – А денег нет, – сверкнув двумя глазами из постепенно окутываемого сумраком атриума, испуганно ответила сидящая статуя Помпея, – вернее нет ключа. Я потерял его, мой Цезарь, а Метелл, которому вручен был дубликат, которому доверена казна была недавно, законы Рима чтит, насколько можно. Без веских оснований не возможно сестерцию одну заполучить.
  – Ты позови ко мне Метелла. Я объясню ему, кто в Риме власть. И кто теперь закон! – упорствовал Диктатор, – Но только ты бежать не вздумай в свой Египет, – ухмыльнувшись, крикнул вслед убегающему Помпею Цезарь.
  Помпей перешел на шаг и, совершая над собой усилие, спокойно вышел из атриума, а Цезарь вернулся к своим мыслям о триумфе. Горизонт откусил у края солнца еще сантиметр пурпурной ткани, когда за спиной Диктатора послышались шаги двух пар сандалий.
  – Метелл, ты ключ принес? – не оборачиваясь, спросил Цезарь у солнца.
  – Я съел его нечаянно, мой Цезарь, – ответил атриум голосом несчастного Метелла.
  – Ну так сходи в санчасть! – бросил Цезарь, резко повернувшись спиной к площади, – Пускай тебе поставят клизму! Народ желает Цезаря поздравить!
  – Но Господин, позвольте Вам напомнить, что это не совсем законно! – оглядываясь на Помпея, как бы ища в его глазах поддержки, противился Метелл.
  – Позволил ты Диктатору перечить? – положив руку на ножны, повысил голос Цезарь, – Я не позволю! А лишь хочу напомнить, юный друг. Оружие с законом не одно и то же. Они не уживаются друг с другом. И если ты остался недоволен моими планами на эту ночь, то прочь ступай, ибо война не терпит возражений. Когда же после мной заключенного мира, вложу оружие я в ножны ненадолго, ты можешь появиться пред народом. Ораторствовать, врать и лицемерить. Уже тем, – добавил он, – что я тебе все это говорю, я поступаюсь личным правом: ведь ты, и все мои враги, которых я пленил ценой отваги беспримерной, – все вы во власти пребываете моей.
  – Я понял, Цезарь, – быстро согласился Метелл, спрятавшись за спину Помпея, – только вот беда. Ключ поперек кишки расположился.
  – Мой меч настолько остр, что может справиться с твоею тонкою кишкой, не прибегая к помощи проктолога или хирурга! – сорвав с себя тогу, в бешенстве прокричал Цезарь, – Так что ступай и принеси мне все богатства Рима! И знай, юнец, – прибавил он и по стенам атриума пробежал отблеск от полированного металла – что мне трудней сказать, чем это сделать!
  – И да, постой, чуть не забыл сказать. Ты в курсе, друг, что в этот атриум теперь другой жилец вселился? Ты поменяй тут все и наведи порядок. На окнах шторы, ложе поменяй, и все картины, что висят на стенах, – раздавал указания Цезарь, шагами измеряя периметр комнаты.
  Вдруг взгляд его остановился на картине с незнакомой ему батальной сценой.
  – А это что? – спросил диктатор.
  – Как что? Бородино! – с ухмылкой отвечал ему Помпей, загородив от Цезаря Метелла.
  – А кто тут кто? И что на них одето? Художника ко мне немедленно зовите, – разгневанно потребовал Диктатор, – он видно в усмерть пьян был, не иначе. Как ты такое полотно повесить мог Помпей в опочивальне?
  – Художник мертв давно, а полотно... Оно висело тут еще до твоего рожденья, - по-прежнему улыбаясь, оправдывался Помпей, – ужели ты не помнишь ничего? Ты так любил его. Во сне кричал: Кутузов, ура, за Родину, отечество в огне! Да мы с тобою вместе из рогаток любили по французам пострелять.
  – Французам? Бредишь ты? Кутузов? Кто такой Кутузов? - схватившись за голову, Цезарь простонал, – Есть Цезарь, есть Метелл, есть Цицерон. Я знаю, ты – Помпей. Еще был Красс, но он погиб. И не во Франции, а в Парфии. И с ним был легион. Еще я Брута знаю, знаю Клеопатру. Да кто такой Кутузов, черт возьми?
  – Он Михаил. Илларионыч он. И полководец, – попробовал напомнить Цезарю Метелл, выглядывая из-за плеча Помпея, – Так на холсте художник снизу надписал, когда он Риму подарил картину эту. Сто лет назад. Ее, недавно, мы с Лепидом, решили обновить за счет казны и лишь помыли. Возможно ты поэтому картину не признал. Мы все исправим. Уж недостатка нет в пыли песчаной.
  – Ладно, – ответил Цезарь, несколько смягчившись, – Но никаких Кутузовых и Франции, чтоб я не наблюдал! Есть Рим и Цезарь! Или вы забыли?
  – Мы помним, Цезарь, – дружно ответили оба приятеля.
  Пятясь к выходу, Метелл добавил:
  – Рим и Цезарь! Помним!
  

 Несмотря на позднюю ночь, на Сенатской площади было не протолкнуться. Дожевав остатки пурпурного солнца, черный горизонт отрыгнул огромную мраморную луну, осветившую несчастные головы согнанных со всего города, возрадовавшихся римлян, и сверкающие мелкими капельками крупы лошадей, потеющие под тяжелыми всадниками, сдерживающими толпу от бегства.

  Цезарь появился на площади в сопровождении Помпея. Ступив на возведенный помост, устланный синим ковром, они проследовали на его центр. Переждав минутное ликование народа, Помпей взял слово.
  – У нас хороший день, – начал свою речь экс Диктатор под недоуменный гул римлян, обративших свои взоры к небу, –  спасибо воинам, что были рядом с Цезарем, когда я Рим бесстыдно отдавал. Спасибо вам, мои сограждане! За смелость и терпенье! Которые спасали вас четыре года, пока я правил вами неумело. Но Боги вас услышали, ликуйте, направив войско Цезаря на Рим! Он победил! Но славная победа нужна не только Риму, каждому из вас! Возможно через час, на кораблях, я убегу в Египет. Вы тут останетесь, поскольку места мало в эскадре из полсотни кораблей. Но вы счастливее меня, плебеи! Многократно! У вас останется победа, Цезарь, Рим! Не отдадим?
  – Не отдадим! – кричал народ, ликуя, оглядываясь на стройные ряды цезарианской конницы.

  Цезарь шагнул вперед. Так, чтобы его профиль оказался в центре огромной белой луны. «Нужно будет с солнцем этот же трюк повторить, – подумал про себя Цезарь, – и в серию запустить».
  – Друзья мои, я благодарен вам за помощь в штурме Рима, - так просто начал Цезарь речь свою.
  Народ притих. Лишь бряцанье сбруи нетерпеливо топчущихся лошадей, выдавало присутствие на площади живых существ. Вдруг в этой тишине, издалека, послышался истошный стон какого-то плебея. Ему на ногу конь ступил нечаянно. И в то же самое мгновенье, на профиле Диктатора блеснула струйка влаги.
  – Спасибо тем, кто "да" сказал сегодня Риму! – рыдая, крикнул Цезарь. Туда где конница его стояла, – Спасибо тем, кто "да" сказал и мне! Я вас спросил однажды, легионы: мы победим? Ответили вы: да! И вот мы победили! Рим наш теперь и этот сброд плебейский, который мы на площади собрали. Ликуйте граждане! У вас теперь есть Цезарь! Вы тест на верность Цезарю прошли, а этот узурпатор, – он слегка наклонил голову и Помпей, почувствовав, что этот жест-кивок относится к нему, еще на шаг от Цезаря ступил, – сценарий свой в Египте может воплотить. Пусть катится! Или плывет, что уж там нравится ему, не знаю. А мы, друзья, останемся! Отпразднуем победу! И будем славить Рим и петь хвалу Богам за то, что Цезаря они на трон вернули! А мне казну и мой народ – безмолвный и бесправный! И я победу эту не отдам!

  Шекспир. «Юлий Цезарь». Акт III, сцена II

Антоний:

Друзья, сограждане, внемлите мне. Не восхвалять я Цезаря пришел, А хоронить. Ведь зло переживает Людей, добро же погребают с ними. Пусть с Цезарем так будет. Честный Брут Сказал, что Цезарь был властолюбив. Коль это правда, это тяжкий грех, За это Цезарь тяжко поплатился. Здесь с разрешенья Брута и других, - А Брут ведь благородный человек, И те, другие, тоже благородны, - Над прахом Цезаря я речь держу. Он был мне другом искренним и верным, Но Брут назвал его властолюбивым, А Брут весьма достойный человек. Гнал толпы пленников к нам Цезарь в Рим, Их выкупом казну обогащал, Иль это тоже было властолюбьем? Стон бедняка услыша, Цезарь плакал, А властолюбье жестче и черствей; Но Брут назвал его властолюбивым, А Брут весьма достойный человек. Вы видели, во время Луперкалий Я трижды подносил ему корону, И трижды он отверг — из властолюбья? Но Брут назвал его властолюбивым, А Брут весьма достойный человек. Что Брут сказал, я не опровергаю, Но то, что знаю, высказать хочу. Вы все его любили по заслугам, Так что ж теперь о нем вы не скорбите? О справедливость! Ты в груди звериной, Лишились люди разума. Простите; За Цезарем ушло в могилу сердце. Позвольте выждать, чтоб оно вернулось.

И клятву верности сдержали!

  Председатель РАЙ-Кома Партии был ужасно зол. Поводов было много. Главной причиной его плохого настроения был неожиданно возникший спор о продлении 50-летней аренды здания, занимаемого его персональной научной лабораторией.

  Тут следует напомнить, что конкуренты уже не раз предпринимали попытки отобрать у Председателя здание вместе с правом на его аренду, доставшиеся ему от предыдущего собственника по договору дарения в 2000 году. О, эти прекрасные 90-е годы прошлого столетия! Тогда такие договоры "дарения" были нормой жизни для жителей РАЙ-Центра. Мало того, вместе со зданием Председатель РАЙ-Кома заполучил находящуюся в нем лабораторию! Всего-то, за две(!) (кстати, распитые вместе с хозяином помещения) бутылки водки.

  Конечно, сразу нашлись желающие оспорить этот договор, и Разведчику пришлось приложить немало усилий для того, чтобы отстоять свое право аренды. Но ему повезло. Еще на стадии оформления сделки в КУГИ, неожиданно, во время пополнения запасов лаборатории сахаром - основным кормом для испытуемых животных, под тяжестью мешков рухнуло несколько старых корпусов, похоронив под своими обломками, находившийся в них подопытный материал. А так как по одному из условий пользования арендуемыми помещениями, Председатель обязан был восстановить разрушенное здание, то конкурентам пришлось временно отступить от своих на него притязаний. Позже и вовсе оказалось, что это старинное строительное сооружение не стоило даже одной, потраченной на его покупку, бутылки паленой водки, так как из-за непрочного, постоянно растрескивающегося от времени фундамента, вновь, как-то неожиданно и само собой, завалилось все его южное крыло.

  И вот теперь, спустя двенадцать лет из отведенных пятидесяти, жалкие и малодушные конкуренты, без зазрения совести, вновь заявили о своих претензиях на владение зданием.
  Председатель РАЙ-Кома схватил лежащий на его столе дырокол и с силой швырнул в стену кабинета. 
  - Невежды и подлецы! - громко заорал он, послав эти грозные слова вслед за дыроколом.
  Все 15 букв, обогнав железный снаряд, звонко отскочили от стены и бисером рассыпались по паркету. Дырокол, не оправдав своего звучного имени, слегка оцарапав штукатурку, бессильно рухнул рядом с алфавитным стеклярусом. Приняв это, казалось бы, несущественное поражение на свой счет, Председатель отчаянно заголосил, продолжая бомбардировать стену целой очередью буквенных символов:
  - Неблагодарные стяжатели! Нашли время требовать свои права! Как раз в то самое время, когда почти собраны средства на ремонт здания! Когда лаборатория переживает трудные времена из-за разбегающихся подопытных животных! Меня достали эти твари - хомяки, научившиеся перегрызать стальные прутья клеток! И эти жалкие обезьяны, эти бандерлоги, со своими способностями к самообучению. А теперь еще и эти, мать их, правообладатели объявились!
  Разгневанный Разведчик рванул со стола докладную записку, ставшую виновницей его легкого раздражения, и скомкал ее в стальном кулаке. Главный пожарник, сидя в своей каланче где-то на другом краю РАЙ-Центра, предчувствуя запах большого пожара, внутренне запаниковал. Он прекрасно знал, что было в этой злосчастной записке. В ней говорилось, что переговоры о мирном урегулировании конфликта, с 6-летним отказом от всяческих претензий на его здание, всеми противоборствующими сторонами, провалились. И основная, вымышленная претензия конкурентов, была по части его ведомства.

  Конфликт разгорелся в декабре прошлого года, когда очередная комиссия опубликовала данные об очередной проверке здания. В них говорилось, что помещения на 146% пригодны к эксплуатации. Тут же нашлись недовольные такими оптимистичными выводами комиссии. Они попытались доказать, что здание ветхое, ни текущий ни капитальный ремонты давно не проводились, что оно не обеспечено современными средствами пожаротушения, а значит, собственник не исполняет своих обязанностей по надлежащему содержанию жилого помещения. Помимо всего прочего, некоторые помещения, с недавнего времени сданные в субаренду киномеханику и используемые им как склад, якобы усиливали пожароопасность здания из-за хранящихся в них огромных гор легковоспламеняющейся кинопленки. В конце концов, наличие кинопленки попытались тщательно скрыть, просто изъяв ее упоминание из протокола, но дотошные претенденты на чужое добро так и не признали ее отсутствие, постоянно вытаскивая пленку на свет. После долгих споров и переговоров в голове у Председателя РАЙ-Кома возникла, а в головах части конкурентов поселилась, идея мирного соглашения, по которому, как уже было сказано, имущественные споры откладывались бы еще на 6 лет, и которое благополучно, только что, с треском, провалилось.
  Вот поэтому так напряженно смотрел на трубку телефонного аппарата Главный пожарник, параллельно отсчитывая, доносящиеся до его чуткого уха, отдаленные крики кукушки.

  Но Разведчик не позвонил ни Главному пожарнику, ни киномеханику, ни даже Председателю колхоза, к которому он и направился, быстрым шагом преодолевая расстояние от рабочего кабинета до ванной комнаты. Надо сказать, что эта неожиданная смена настроения, с гневного на гневно-рассудительное, не имела ничего общего с теми плохими известиями, о которых мы только что рассказали. Просто Председатель РАЙ-Кома вдруг вспомнил о своем друге, который ушел принимать душ три часа назад и до сих пор не вернулся. Разведчик, и без того понимающий, что не подписанное соглашение никоим образом не отразится на его планах по дальнейшему использованию здания в качестве арендатора, сейчас больше беспокоился о здоровье своего приятеля.

 Ворвавшись в ванную комнату, Председатель РАЙ-кома облегченно выдохнул. Живой и здоровый Председатель колхоза, стоя на коленках перед ванной, задорно отдавал команды воображаемому экипажу самодельного кораблика, раскачивающегося на искусственно создаваемых им волнах. Услышав щелчок дверного замка за своей спиной, капитан корабля обернулся. Разглядев в расстроенном госте его старшего товарища, он резко вскочил и, немного растерявшись, пряча за спиной самодельную игрушку, произнес:
  - Я как раз помылся и хотел уже выходить.
  Председатель РАЙ-Кома посмотрел на сухие волосы своего подопечного и строго спросил:
  - Что ты там прячешь? - и, видя, что вопрос пролетел мимо сухой головы Председателя, настойчиво потребовал, - Неси сюда! Ну, давай, не заставляй меня ломать тебе руки.
  На этот раз требования зацепились за ухо Председателя колхоза, и он нехотя повиновался убедительной просьбе старшего товарища. Опустив голову, он достал из-за спины самодельную игрушку. Ей оказался парусный кораблик, киль которого был сделан из подошвы старого башмака. Мачтой ему служил, воткнутый в центр подошвы, остро отточенный карандаш. Это был любимый карандаш Председателя РАЙ-Кома. Он узнал его. С ластиком на вершине, настоящий Koh-i-Noor, три дня назад исчезнувший с его стола. Теперь же, ластик, прикрепленный английской булавкой к подошве и воткнутой в его цилиндрический бок зубочисткой, играл роль головного орудия судна, а опустевший алюминиевый обруч, теперь выполнял важную миссию. По всей видимости, в нем сидел впередсмотрящий матрос. Разведчик, расстроенный видом своего карандаша, уже хотел было отшвырнуть кораблик в сторону, но вовремя обратил внимание на парус. Он был сделан из его портрета, аккуратно вырезанного горе-капитаном из какого-то журнала. Неожиданно смягчившись, Председатель РАЙ-Кома подошел к ванной и отпустил корабль на воду, придав подошве резкое ускорение. Но из-за неуклюжих действий Разведчика, далеко ей уплыть не удалось. Буквально через 5 дюймов, резко качнувшись и зачерпнув воду от сильного крена на один бок, судно камнем пошло ко дну. Оба приятеля молча проводили его до самого дна, и только когда водная гладь стабилизировалась, и на ее поверхности воцарился полный штиль, вышли из легкого замешательства. Председатель РАЙ-Кома первым прервал тишину:
  - Где ты взял этот лапоть? - заговорил он с нескрываемым раздражением.
  - Мне его подарили, - испугавшись приятельского гнева, ответил Председатель колхоза.
  - Подарили, - повторил за Председателем Разведчик, - Почему мне никто ничего не дарит?
  - Не знаю, - неуверенно простонал капитан.
  - Это случайно не те добрые самаритяне, подарившие тебе еще и списки оборудования отправленного на списание? - продолжал свой допрос Председатель РАЙ-Кома.
  - Те, - еще тише ответил капитан.
  - Я так понимаю, ты уже помылся, так что пойдем, - резко сменил тему Разведчик и направился к выходу из ванной комнаты, - у меня к тебе как раз были вопросы по этим спискам.
  Очутившись в кабинете, друзья продолжили общение с тем же натянутым настроением, с каким наблюдали крушение корабля. Снова первым заговорил Председатель РАЙ-Кома:
  - Я что тебе сказал сделать с теми списками? - начал еще более неприятный допрос Разведчик.
  - Выбросить в помойку, - начиная хлюпать носом, ответил Кэп.
  - А как это оказалось во всех газетах? - громко заорал Чекист, устроив в кабинете целый фонтан из вороха газет, взлетевших под потолок с его стола, - Как вообще такое могло произойти? Это после того, как я заявил во всеуслышание, что у нас вообще нет никакого списания и тем более нет никакого оборудования, которое могло быть каким-то образом списано!?
  - Я спроси-и-ил, - ноющим голосом, не сдерживая хлынувших слез, оправдывался Председатель колхоза, - у киномеханика. Уточнил у него, что Вы имели в виду, когда говорили о помойке. А он сказал, бросай сю-ю-у-да, - капитан корабля достал из кармана новый, разлоченный тайком от Разведчика планшет, и уже вовсю разрыдавшись, заключил, - Ну я и бро-о-о-си-ил.
  - Ясно, - чуть поостыв, взявшись за голову, произнес Председатель РАЙ-Кома и громко скомандовал, - Где этот старикан, до сих пор не знающий что такое нормальное кино и что такое простая человеческая помойка? Позови его ко мне! Писаря моего тоже ко мне позови! И пойди, наконец, прими ванну, а то мало того, что от тебя воняет как от скунса, так еще и эти твои сопли. И да, чтобы я больше не видел у тебя в руках никаких кораблей! Надеюсь, я ясно выразился?
  - Ясно, - всхлипнув, произнес моряк и виновато побрел в сторону выхода.

  Прекрасное настроение киномеханика, ворвавшегося на всех парах в кабинет, улетучилось, как только он встретился взглядом с Председателем РАЙ-Кома. Механик слегка ссутулился и, поддерживая одной рукой свою вставную челюсть, неуверенным шагом прошел к дивану, в котором уже сидел Писарь, ехидно оценивающий внешний вид старика.
  - Я вас тут собрал, что бы вы мне рассказали, как идут дела в лаборатории, - прервав повисшую паузу, начал Разведчик, вопреки нашим ожиданиям, - Что с темпами и сроками разработок новых видов вооружения?
  - Все идет строго по намеченному плану, - пожав плечами, ответил улыбчивый Писарь и задал Председателю роковой для себя вопрос, - а что может быть не так?
  - Что не так? - резко отреагировал Разведчик, обрушив весь свой гнев на неаккуратно пошутившего Писаря, - Как, по-твоему, могло произойти это?! При разработке генного и психотропного оружия?! И уж тем более геофизического!?
  Писарь лицом встретил летящую в него газету, не успев даже зажмуриться. Он прекрасно знал, что было напечатано в статье, поэтому, не глядя на сползающий по его груди бумажный снаряд, увлекший за собой его лучезарную улыбку, а вместе с нею и его безмятежность, он ответил, собрав остатки своего спокойствия:
  - Произошел технический сбой. Лаборант, вводивший психотропное вещество в тело испытуемого, случайно перепутал лапу хомячка со своей рукой, - сбивчиво объяснял Писарь, - Ну а дальнейшие события развивались молниеносно. Никто не сдает табельное оружие при входе в лабораторию. Кто мог подумать, что лаборант им воспользуется? - Писарь на мгновение замолчал и, не дождавшись комментариев от Разведчика, живо продолжил, - Но ведь если взглянуть на этот досадный инцидент с другой стороны, это можно считать удачным экспериментом!
  - Удачным? - вспылил Председатель, - Это ты называешь удачным? Мало того, что эти защитники животных и так устраивают у стен лаборатории пикеты, окружают ее какими-то живыми кольцами, так теперь вы мне устроили еще и смерть этого идиотского хомяка! А мои жалкие и ничтожные оппоненты, словно стая ворон, кружат над лабораторией в ожидании очередных наших промахов, чтобы отобрать у меня все здание целиком! Сколько колец и пикетов будет на этот раз?
  - Мы постараемся исправить ситуацию, - неожиданно приняв огонь на себя, произнес киномеханик.
  - Как ты, мать твою, ее исправишь, недоумок, путающийся в помойках и до сих пор не знающий что такое Твиттер? - заорал Председатель, - Да тебе, и тебе подобным, десяти лет будет мало, чтобы все исправить!
  На этот раз, не смотря на гнев Председателя, парящий в воздухе как шаровая молния готовая взорваться в любую минуту, киномеханик остался совершенно спокойным и уверенным в себе.
  - А разве мы все, тут собравшиеся, не этого хотим? - весело произнес старик, ища поддержки своим словам у Писаря, - Ведь, по условию договора аренды, пока мы не наведем порядок в принадлежащем нам здании, оно остается нашим.
  Шаровая молния сжалась до размера теннисного мяча, но ущемленное самолюбие пожилого киномеханика, наполнило ее новой энергией, раздув до объема пушечного ядра, когда тот не удержался и не добавил:
  - А по поводу, как Вы там его назвали, Твиттера... - усмехнувшись, сказал он, - ...так чья бы корова мычала...
  Нет, молния не разорвалась. Обогнув голову киномеханика, описав воображаемую петлю, она взмыла вверх и, агрессивно подрагивая, зависла под потолком, прямо над темечком старика.
  - Так-то оно так, - спокойным голосом ответил Председатель РАЙ-Кома, - но я слышал, что наши опыты находятся под угрозой остановки из-за нехватки подопытных животных, то норовящих улизнуть из клетки (молния заметалась между головами, сидящих на диване гостей), то (и она зависла над головой Писаря) внезапно погибающих при экспериментах.
  Председатель встал из-за стола и, обойдя его слева, присел на столешницу лицом к почерневшим от страха соратникам.
  - Вам обоим не кажется, что разработка новейшего типа оружия, должна была нас избавить от бросающихся в глаза глупых убийств лабораторных крыс и хомяков? Старые методы, аналогичные августовским опытам 2000-го года, когда 118 морских свинок поместили в железную бочку и продержали неделю под водой, чуть не лишили меня лицензии на научную деятельность. А опыты 2002-го года по избирательному действию химического оружия, в результате которых мы выбросили на помойку 130 белоснежных кроликов вместе с 40 специально закупленными для эксперимента ондатрами? Тогда лаборанты меня так же уверяли, что это лишь мелкие побочные эффекты. Сколько усилий пришлось приложить для того, чтобы не только списать эти эксперименты на заурядные неудачи, но и обернуть их в свою пользу, объявив колхозникам о борьбе с мнимым нашествием северокавказских ондатр на РАЙ-Центр?! Не пора ли нам перестать наступать на одни и те же грабли? Это я еще не упомянул жуткий случай с массовой гибелью 330 особей, 186 из которых были совсем крохотными детенышами! Но ведь никто не хочет понять для чего мне все эти многочисленные жертвы. Они для нашей общей победы! Для моей, твоей... - продолжал он, глядя на киномеханика, а спустя мгновение, оценив жалкий вид старика и слегка задумавшись, продолжил, - Нет, пожалуй только моей... А мои оппоненты, насмотревшись жутких роликов, как этот случай с хорьком, или как там его, просочившихся в прессу, начинают подозрительно относиться к такого рода казусам. Неспроста они так активизировались, снова почувствовав нашу слабину.
  Произнеся столь длинный монолог, Разведчик взял паузу и приготовился услышать ответы на свои вопросы.
  - На счет неудач, это правда, - первым почувствовав угрозу, заговорил Писарь, - и мы постараемся впредь не допускать таких досадных промахов. Что же касается нехватки подопытного материала, так это от того, что животные нынче дорогие. На рынке от 500 до 1000 рублей за особь просят. Хорошо, если предприниматели устраивают акции, типа "1+10". Тогда можно получить существенную скидку, заплатив чуть дороже за одну особь, но зато остальные взять бесплатно. Но сейчас ведь как раз сезон. Да и покупатели из маленьких научных лабораторий постоянно цену набивают. Конкуренты, чтоб их... Весной цены могут упасть, а в дикой природе и вовсе может наступить переизбыток бесплатного материала.
  - Но чтобы лаборатория благополучно пережила весенние потрясения от непрекращающихся имущественных споров, мне нужен хоть какой-то РЕ-ЗУЛЬ-ТАТ! Иначе мне еще и бездеятельность впаяют эти мародеры! - резюмировал сказанное Писарем Разведчик, указав пальцем на окно.
  - На сегодняшнем этапе, - сказав это, Писарь машинально посмотрел на плотно задернутые шторы, - чтобы добиться хоть какого-то результата, нам нужно не менее ста тысяч морских свинок и столько же серых крыс.
  - Ну так купите! - несдержанно заверещал Председатель, обрызгав слюной новый пиджак Писаря.
  - Да мы уже купили, - вступился за Писаря киномеханик, - но клетки старые, изношенные. Разбегаются твари. Из семерых привезенных кроликов, остается, дай бог, пара. Да Вы же знаете. Мы эти клетки и так и эдак чиним. Но имеющаяся в нашем распоряжении медная проволока не справляется с их зубами. Они и сталь-то умудрялись перегрызать, а медь и никель им и вовсе - как мертвому припарка.
  В этот момент только чудо спасло обоих "узников Председательской совести" от гибели. Но молния, висящая как "дамоклов меч" над их головой, вдруг сократилась до размеров горошины и, стукнувшись об пол, укатилась в приоткрытую дверь ванной комнаты.
  - Ну так попросите их не разбегаться. Объясните им как-нибудь, что их жизнь, а лучше нет... Что их смерть послужит на благо  не только животного мира, но и всего человечества! В конце концов, напомните им, что они обещали мне умереть!
  - Но они не обещали, - выманивая крохотный сгусток гнева из ванной обратно в кабинет, заговорил Писарь, - Те, которые обещали, - контролируя Председательский гнев, продолжал он, - если Вы о деревеньке, носящей имя одного известного поэта. То животные там и так долго не живут. А если вы про тех о ком писа-а-ал поэт, то те уже давно захоронены, как отработанный материал. Еще в 19-ом веке. Но там была мутная история. Они вроде бы и не в лабораториях обещали умирать...
  Молния, так долго висевшая в воздухе, внезапно разорвалась. Мощный сгусток неконтролируемой энергии, пробежав через правую руку Председателя РАЙ-Кома, словно стальной молот, ударил Писарю в левую челюсть. Писарь мгновенно заснул. Киномеханик, наблюдавший все это со стороны и чудом избежавший участи отключившегося товарища, испуганно тараща глаза на разъяренного Разведчика. Видимо часть энергии, которую не смогла погасить челюсть Писаря, давила на дряблые глазные яблоки пожилого киношника, пытаясь их выдавить наружу.
  - Я не просил тебя умничать, - пытался разговаривать Чекист со спящим потерпевшим, наклонившись над ним и громко крича ему в ухо, как будто Председатель разговаривал с абсолютно глухим человеком, - и если вы оба (он мельком посмотрел на киномеханика) не в состоянии договориться с животными, то я сам с ними договорюсь! А сейчас оба убирайтесь с моих глаз и к завтрашнему дню, подготовьте лабораторию к моему приезду.
  Глядя вслед сгорбившемуся киномеханику, потеющему под тяжестью веса получившего нокаут Писаря, Председатель РАЙ-Кома добавил:
  - И докупите недостающих животных! Не скупитесь! Пусть их будет чуть больше. Не 100 а 130, 200 тысяч. Все равно, часть из них разбежится!

  Огромное количество кроликов, крыс и морских свинок копошилось внутри лабораторных клеток. Не особенно осознавая свою миссию, они занимались сами собой, особями своего и противоположного пола, постоянно что-то жевали и обнюхивали стальные прутья, пытаясь проскользнуть между ними наружу. Некоторые из них, завидев вошедшего в лабораторию подполковника, радостно сгрудились у решеток в ожидании какой-нибудь подачки. Остальные, не поддавшись на вторичные животные инстинкты или попросту не заметившие присутствие человека, продолжали суетливо обнюхивать друг друга, пытаясь размножаться в неволе.

  Председатель РАЙ-Кома остановился в центре лаборатории и осмотрел новые, экспериментальные психотропные пушки, нависающие с потолка, зловещими дулами направленные на животных. Их чернеющие жерла издавали звуки специально подобранных мелодий. В сочетании с особым секретным раствором, произведенным на основе обычного ректификованного спирта и введенным в кровь животных, они должны были произвести должный психотропный эффект. Но в результате многократных испытаний, выяснялось, что этот эффект был не столь долговечным, а иногда и противоположным ожидаемому. Животные становились еще менее управляемыми и еще более активно рвались на волю. Именно поэтому, Председатель и заготовил особенную речь, по его мнению, способную коренным образом изменить негативную тенденцию.

  Пушки на мгновение смолкли, послышался какой-то высокочастотный свист, а через еще одно мгновение, Председатель почувствовал, как загудели провода, опутывающие его исполинское тело. Тело легендарного героя-разведчика!

  Разведчик окинул взглядом буквально на секунду замерших животных, и пафосно произнес...

Работа у меня такая - обещать...

  Председатель РАЙ-Кома Партии находился в прекрасном расположении духа. Сидя в своем кабинете, он мастерил маленькие людские фигурки, расставляя их на своем столе и бормоча под нос свою любимую песенку на иностранном языке. "Oh Blueberry Hill" - так она называлась. "О, блюберри хиал", - так пел Председатель. Он был счастлив. Сегодня ему отремонтировали радиоприемник. Правда оставалось еще заменить кое-какую деталь, но это уже не так сильно, как прежде, сказывалось на работе приемника и упиралось лишь в сроки поставки детали на склад. В целом, приемник вещал гораздо чище, избавившись от злополучного эффекта эха, мешавшему слушать Председателю любимые радиопередачи. Еще одной приятной новостью, так благотворно повлиявшей на настроение Председателя, было известие о модернизации одной из типографий РАЙ-Центра. Доказательством успешной модернизации, был свежий номер совершенно новой газеты, лежащий на краю стола и распространяющий по кабинету приятный запах типографской краски.
  В кабинет постучались и Председатель, оторвавшись от своего увлекательного занятия, пригласил гостя войти. Разведчик ждал его и нисколько не удивился, когда в кабинет вошел его киномеханик.

  Напомним нашим читателям, что киномеханику было поручено монтировать фильм, героем которого, и в прямом и в... самом прямом значении этого слова, был Председатель РАЙ-Кома. Это был даже не фильм. Это была настоящая киноэпопея, предваряющая триумфальное восхождение Председателя на пьедестал, после его убедительной победы в Спартакиаде. До начала игр оставалось 13 дней, и нужно было утрясти кое-какие рабочие моменты.

  Старик прошел в кабинет и сел в кресло, предварительно поклонившись в ноги своему начальнику. При этом, Председатель, как ни в чем ни бывало, продолжал лепить фигурки, раскручивая мини-гончарный круг, подарок его юного друга - Председателя колхоза.
  Покашляв в кулак, киномеханик решил первым разрядить обстановку и заговорить о чем-нибудь отвлеченном. Например, похвалить мастера, заинтересовавшись его изделиями. Он потянулся к фигурке человечка, облаченного в профессорскую мантию.
  - Осторожно, - резко перехватив его руку, предвосхитил похвалы Председатель, - Они еще не засохли. Ты можешь их сломать.
  Киношник аккуратно сел на свое место и попробовал извиниться:
  - У Вас новое хобби, господин Председатель? - мило улыбнувшись, промурлыкал старик.
  - Да, - ответил Разведчик, - я решил заняться народосбережением.
  - Чем? - неудачно начал киномеханик и сделав вид, что вспомнил, о чем идет речь, продолжил, - Ах, да. Я уже слышал об этой Вашей затее. Хорошая, надо сказать, вещь это народо...
  - Сбережение, - дополнил Председатель и ухмыльнулся, глядя на рассеянного приятеля - Перестань врать. От кого ты это мог слышать? Я это слово 5 минут назад сам выдумал, и об этом только завтра напишут в газетах. Лучше послушай. Это же прекрасная идея...
  Председатель вскочил с места и, расхаживая по кабинету, активно жестикулируя, стал объяснять киномеханику суть его глубочайшей задумки. Наконец, изложив свою основную мысль, он заключил:
  - Если удастся реализовать стратегию народосбережения, то к 2050 году население РАЙ-Центра увеличится до 154 миллионов человек. В противном, инерционном варианте, население страны к этому же времени уменьшится с нынешних 142 миллионов до 107 миллионов.
  Председатель вернулся на свое место и, сияя как... как Председатель колхоза, которому только что позволили посмотреть в подзорную трубу, хлопнув в ладоши, произнес:
  - Вуаля! - что на РАЙ-Комовском языке значило "не обсуждается", и добавил, - И ты вставишь это в свое кино! Ну... только положительную ее часть. Отрицательный вариант припишешь нашим оппонентам.
  - Постойте, - заикаясь, недоверчиво спросил киномеханик и покосился на стол, - но мы говорим о живых людях?
  - Конечно о живых! - громко расхохотавшись, произнес Председатель и, сняв с гончарного круга недоделанный слепок, бросил ее в руки киномеханику, - неужели ты думаешь, что я говорил об этом говне?
  Киномеханик поймал бесформенную фигурку и сырая заготовка, сломавшись в его руках, просочилась сквозь его пальцы. В кабинете жутко завоняло. Вернее, вонь стояла и до того, но киномеханик, из уважения к Председателю, не акцентировал его внимания на неприятные запахи, и не задавал лишних вопросов, решив, что в туалете меняют фановую трубу. Теперь же зловоние было где-то очень близко. Киношник поднес руки к своему носу, и дико скривив лицо, подскочил как ошпаренный, стряхивая и размазывая по своему костюму частички не оформившегося говнописателя или говнохудожника.
  - Они из говна? - завопил обескураженный киномеханик.
  - А из чего же, по-твоему, я их должен был лепить? - заливаясь от смеха, отвечал Председатель, - Они же из твоих. Из сраной интеллигенции. На вот салфетку, а то ты мне весь ковер запачкаешь. У меня прислуги нет, - и Председатель снова прыснул от смеха, после такой своей удачной шутки.
  Удрученный киномеханик, орудуя салфеткой, втирал говно в ткань своего пиджака, а развеселившийся Председатель, как мог, его успокаивал.
  - Да ты не бойся, оно не заразное. У меня нет глистов, - шутил Разведчик, едва сдерживая смех, - они во мне не живут.
  Киномеханик что-то пробурчал себе под нос и Председатель это заметил.
  - Ты что-то сказал? - гневно, резко перестав улыбаться, спросил он у обиженного товарища.
  - Я говорю, что это был мой единственный костюм, а вечером у меня презентация Вашего фильма, - отхаркавшись, произнес старик, - что я скажу журналистам?
  - Ну, так и скажешь, - снова повеселев, посоветовал Председатель, - скажешь, что на тебя напало говно нации. И врать не придется. Я же твой национальный лидер! Так? Так. И напал на тебя... - Разведчик перегнулся через стол и, внимательно посмотрев на отвалившуюся голову человеческой фигурки, продолжил, - напал на тебя поэт. Погиб, как говорится, поэт, невольник чести, так сказать.

  Председатель РАЙ-Кома откинулся на спинку стула и, бросив взгляд сначала на ведерко с исходным материалом, а потом на горемыку киномеханика, вскочив, торжественно произнес:
  - А не пойти ли нам куда-нибудь перекусить?
  Киношник, все еще не покончивший борьбу со "стерильным" говном, растерянно спросил:
  - Но мы же собирались обсудить фильм и доснимать кое-какие сцены. Времени совсем мало.
  - Вот за обедом и обсудим, - направляясь к гардеробной комнате, весело продолжал Председатель, - Да успокойся ты, обо мне так много снято, вон еще один фильм, там у них, за бугром вышел. Ну и что? Куда мы торопились? Вот и получилась дрянь. Представили меня каким-то недогероем. А мы с тобой торопиться не будем. И для начала хорошенько пообедаем.

 На окраине РАЙ-Центра разыгралась метель. Огромные хлопья снега, белой стаей кружили между домов, подгоняемые переменчивым ветром. Кто бы мог подумать? Наверное, только синоптики могли предполагать, что на РАЙ-Центр обрушится ураганный шквал. Ведь еще накануне ночью, счастливые граждане колесили по РАЙ-Центру совершенно свободно пользуясь благоприятными погодными условиями, а теперь, дороги засыпало так, что телеги с трудом преодолевали свой путь. Помимо снегопада, случился еще один коллапс. Уборщики, вышедшие на борьбу с разбушевавшейся стихией, замерзли и побросали снегоуборочные лопаты прямо на дороге. Целые баррикады лопат, препятствовавшие продвижению незадачливых путников, покинувших свои дома во время разгулявшейся стихии. Одна из таких телег остановилась у ворот мастерской Гробовщика.
  Гробовщик мирно похрапывал перед большим камином, полулежа в широком кресле. Судя по количеству пустых бутылок, разбросанных по полу и стоящих на столе, он был слегка пьян. В тяжелую дубовую дверь постучали несколько раз. На восьмой, Гробовщик тяжело вздохнул и, натянув валенки, пошел открывать.
  Вьюга ворвалась в комнату, едва не погасив слабое пламя, пылающее в камине, проскочила через печную трубу и отчаянно заколотила снежными клубами в закрытые двери мастерской. А на пороге избы, стоял знакомый Гробовщику силуэт.
  - С чем на этот раз пожаловала? - приглашая гостью сразу в мастерскую, чтобы та не наследила в избе, пробурчал недовольный вторжением мастер.
  - Хочу заказать гроб, - произнесла гостья, отхлебывая из пивной бутылки, прихваченной ею со стола.
  - Для кого на этот раз? - поинтересовался Гробовщик и сел на дубовый табурет, убрав с него тяжелый рубанок.
  - Для меня, - ответила гостья и широко улыбнулась, - но, есть одна маленькая сложность. Гроб должен полностью повторять мои формы.
  - Это не сложность, - грубо ответил сонный Гробовщик и, отобрав бутылку у прекрасной гостьи и сделав огромный глоток, достал из кармана портновскую мерку.
  - Это у тебя там, в углу, канистры с бензином стоят? - спросила гостья, поднимая руки, давая Гробовщику возможность ее тщательно измерить.
  - Да, - подняв глаза, удивленно ответил Гробовщик и заинтересованно продолжил, - а зачем тебе бензин?
  - Хочу сюрприз устроить, - ответила гостья и, опустив руки, ловко проскользнув под меркой, заняла тот самый табурет, прихватив недопитое пиво, - ты же знаешь, как делать "коктейли Молотова"? Я прошу, - взывала она к явно недовольному этим разговором Гробовщику, - научи меня, его готовить. Я заплачу.
  - Но это опасно, - пробурчал недовольный Гробовщик и, поняв, что гостья не остановится, продолжил, - Ладно. Деньги мне твои не нужны. Ты хоть скажи, зачем тебе это.
  - Они убрали из афиши мой номер, - неожиданно разрыдавшись, ответила незнакомка, и с дикой ненавистью к приведению, издевательски хохочущему у стены, швырнула в него бутылку, - они сказали, что ты слишком мрачный гость для моего шоу!
  Бутылка разлетелась на мелкие осколки и запах растекающегося по стене пива, смешавшись с запахом древесной стружки, наполнил мастерскую. Гробовщик протянул руки в сторону гостьи и та, поддавшись мимолетному порыву отчаянья, бросилась к нему в объятья.
  - Давай я тебя провожу, - успокаивал гостью мастер, - уже довольно поздно, да и метель вроде бы на время улеглась. Я сам все сделаю, а через два дня ты заберешь свой заказ и свои коктейли. Идет?
  - Идет, - всхлипывая, отвечала гостья, - только постарайся их сделать особенно вкусными.
  "Вкусными?" - удивленно подумал про себя Гробовщик, закрывая за гостьей дверь. "Вкусными", - повторил он уже вслух и, усмехнувшись, отправился исполнять заказ.

  В ресторане, куда прибыли Председатель колхоза и его киномеханик, было достаточно уютно. Шеф-повар ресторана, переодевшись в официанта, воркуя как голубь, кружил вокруг почетных гостей, предлагая им блюда на выбор:
  - Бобы. Бобы под соевым соусом, бобы фаршированные горохом, бобы на вертеле, бобы...
  - А кроме бобов у вас ничего нет? - прервал его киномеханик.
  - Нам как обычно, - в свою очередь, прервав киношника, Председатель вежливо обратился к официанту, и зачем-то перейдя на немецкий, заказал, - Uns die gebratenen Bohnen auf dem Bratspieß. Zwei.
  - Не придирайся, - обратился к механику Председатель РАЙ-Кома, провожая взглядом переодетого повара, - это же бобовый ресторан. Отреставрированный, между прочим, на колхозные деньги. Единственный в своем роде и во всем РАЙ-Центре. Мне обещали еще один такой построить, в Нелюдово, там, где мы с Председателем колхоза на лыжах любим кататься, но там заминка вышла... Короче, этот, говорят, чуть ли не лучший во всем Мире. Бобы тут замечательные!
  Киномеханик недоверчиво посмотрел на Председателя и, вспомнив про его неожиданное увлечение, вспомнив про пятна на своем пиджаке, почему-то сразу же поверил своему начальнику на слово, о чем незамедлительно сигнализировал Председателю лучезарной улыбкой.

  Обед закончился. Председатель РАЙ-Кома сыто улыбнулся киномеханику, так и не притронувшемуся к своему блюду.
  - Что, боязно? - усмехнулся Председатель, - Думаешь, отравят?
  - Я не особо голоден, - попытался оправдаться механик и криво усмехнулся.
  - Если бы хотели, давно бы отравили, - погладив себя по животу, заявил Разведчик, - Я же вот не боюсь! Да? - и он громко прокричал, развернувшись в сторону официанта.
  - Да, мой господин, - ответил выросший из-под земли Шеф-повар и ласково пропел, - Вам понравилась наша кухня, господин Председатель? Не пережарено? Мы старались держать мировой уровень.
  - Что Вы, все было замечательно. Действительно мировой ресторан. Мне понравилось. Буду рекомендовать его всем своим знакомым, - благожелательно отозвался Председатель и поднялся из-за стола.

  Важные гости покидали ресторан, а Шеф-повар, собрав вокруг себя весь свой коллектив, восторженно провозглашал: "Председатель назвал наш ресторан мировым! Вы слышали? Наш ресторан лучший в Мире! Вы должны гордиться тем, что сам Председатель РАЙ-Кома так высоко оценил нашу кухню! - и, перейдя зачем-то на немецкий, воскликнул, - Die Deutschen leider die Führer, aber ich arbeite in Russland!"

  Киномеханик скрупулезно выкраивал одинаковые треугольники из огромного лоскута красного атласа. Стопки готовых галстуков возвышались повсюду. Галстуки лежали на полках, диване, старом комоде, висели на бельевой веревке и даже на кинопроекторе. Казалось, что его каморка перенеслась сюда из далекого прошлого на машине времени. Если бы в том времени был бы жив один очень известный писатель, он описал бы увиденное именно так, озаглавив свою книгу как "Двадцать лет спустя". Но писатель, заболев сифилисом, скончался, не дотянув до того времени примерно 122 года. А по сему, написать эту книгу он вряд ли бы смог. Так что вам просто остается поверить нам на слово.
  Старый киномеханик закончил последний стежок на очередном красном треугольнике, когда в дверь его киномеханической мастерской постучались. Он нехотя встал, и бережно положив готовый галстук на стопку, растущую у монтажного стола, побрел к двери.
  Отворив дверь, он увидел человека в униформе почтальона. Тот, по всей видимости, забыв, зачем пришел, приподнявшись на носочки, принялся разглядывать мастерскую через плечо киномеханика.
  - Что там у тебя? - сердито прогудел киномеханик, заставив почтальона вспомнить о его миссии.
  - Посылка для Председателя РАЙ-Кома, - не переставая поглядывать вглубь помещения, ответил почтальон и протянул механику ручку, - распишитесь. Она большая. Вам следует ее осмотреть.
  Киномеханик размашисто расписался в бумагах и, не скрывая раздражения, попросил проводить его к посылке. Выйдя во двор, механик и его новый знакомый подошли к почтовой повозке, на которой лежала та самая посылка, накрытая плотной холщовой тканью. Почтальон взобрался на повозку и откинул покрывало. Перед киномехаником предстала... деревянная... лошадь!
  - Что это? - спросил киномеханик, еще больше разозлившись на глупый розыгрыш.
  - Это посылка, - отвечал улыбчивый почтальон, - у меня все точно. Адрес доставки указан. РАЙ-Ком Партии. Председателю РАЙ-Кома Партии. Она тяжелая.
  - Я видел, не идиот же я, - буркнул киномеханик, - А что внутри? - спросил он, указав на дверцу в одном из боков лошади.
  - Не знаю, - ответил улыбчивый синий друг и пожал плечами, - нам не велено открывать.
  - Не велено им, - снова попыхтел старик и, тяжело развернувшись, терзаемый какими-то сомнениями, отправился за грузчиками.

  Председатель РАЙ-Кома ходил вокруг деревянной лошади и пристально вглядывался в ее силуэт.
  - Кого-то она мне напоминает, - размышлял он вслух, задумчиво потирая подбородок.
  - Вашу сумасшедшую крестницу, - усмехнувшись, произнес киномеханик.
  - А можно я первым посмотрю, что у нее внутри? Вдруг там конфеты, - задорно заголосил Председатель колхоза, сидевший верхом на деревянном животном и размахивающий в воздухе железной монтировкой, эмитируя буденновского бойца.

  Неожиданно для всех, Председатель РАЙ-Кома бодрым шагом подошел к лошади и, выхватив монтировку из рук мгновенно поникшего духом буденновца, ловко сковырнул ей дверцу. Из отверстия в боку посыпались стеклянные бутылки и Председатель РАЙ-Кома, мгновенно сориентировавшись, ловко поймал их, не дав им упасть на паркетный пол его кабинета. Прибежавший на помощь Разведчику киномеханик, перехватил у Председателя пару снарядов. Поставив их на стол, старик стал внимательно разглядывать одну из бутылок, поднимая и опуская пальцами, торчащий из пробки лоскут белой ветоши. Председатель РАЙ-Кома, принося к столу пойманные трофеи и ставя их рядом с бутылками киномеханика, вдруг вздрогнул от пронзительного крика Председателя колхоза.
  - Она живая! - верещал перепуганный буденновец, путаясь в ногах у Разведчика.
  Все замерли, глядя на деревянного монстра, внутри которого звенели бутылки, и копошилось нечто живое. Вдруг, это нечто выскочило наружу и рефлекторно зажмурившиеся мужчины, услышали веселый возглас Председательской крестницы:
  - Сюр-при-и-и-из, мальчики!
  Открыв глаза, "мальчики" действительно увидели перед собой крестницу Председателя РАЙ-Кома, держащую в поднятых руках по такой же бутылке, как те, что стояли на столе.
  - Ну что же вы замерли, - широко улыбаясь, спросила "киндер-сюрприз" и, подбежав к крестному, бросившись его обнимать, вкрадчиво спросила - разве ты не рад меня видеть?
  Председатель РАЙ-Кома снял со своей шеи крестницу и, улыбнувшись, ответил:
  - Ты же знаешь, что мы всегда тебе рады. А зачем весь этот маскарад?
  - Кто-то из вас, - сдвинув брови, начала свой рассказ троянская гостья и злобно сверкнула глазами так, что правая нога Председателя РАЙ-Кома заходила ходуном, - вычеркнул мое имя с цирковой афиши! И теперь, мое шоу не выйдет! Вот я и попросила одного моего знакомого приготовить эти коктейли, - она протянула бутылки крестному и жалобно, но элегантно, как подобает истинной леди, простонала, - Но только я не знаю, как это работает. Я забыла его спросить. Ты мне поможешь?
  Председатель РАЙ-Кома Партии наклонился и оторвал от своей правой ноги Председателя колхоза. Нога тут же перестала дрожать. Разведчик обернулся. Храбрый буденновец скрылся под столом, о чем напомнили задребезжавшие бутылки с приготовленным в них коктейлем. А киномеханик, не сумев сомкнуть от резкого открытия, вышедшую из строя, свою вставную челюсть, так и стоял - открыв рот и, не шелохнувшись, напряженно наблюдал за происходящим в кабинете. Чекист вернулся к своей прекрасной крестнице, забрал у нее из рук обе бутылки и пообещал:
  - Я помогу тебе. Только не сегодня. У меня еще куча дел. Хорошо? - взяв ее за руку и заглянув в ее потухшие глаза, умоляюще потребовал Председатель.
  - Вот так всегда, - резким движением высвободив свою руку, обиженно произнесла крестница, - у тебя всегда находятся какие-то дела, и ты вечно что-то обещаешь.
    - Ну, постой... - только и успел прокричать, вслед выбегающей из кабинета крестнице, Председатель РАЙ-Кома.

  Опечаленный вынужденной ссорой со своей крестницей, Разведчик сел на крышку стола, отодвинув собой покатившиеся по ней бутылки. Комната вновь ожила. Старик-киномеханик, наконец-то выйдя из ступора, предпринимал безуспешные попытки достать изо рта заклинившую челюсть. А буденновец, с криками "Ура!", снова шел в отчаянную атаку, направляя свою боевую лошадь прямо на головные редуты неприятеля, рубя направо и налево, саблей-монтировкой, головы вражеским пехотинцам.

  "Работа у меня такая - обещать", - неслышно произнес Председатель РАЙ-Кома, задумчиво всматриваясь в зияющую чернотой дыру, образовавшуюся от сломанной дверцы, в боку деревянной лошади.

Демократия Цезаря или сон в зимнюю ночь.

  Краткое введение:
  Середина февраля. Самый разгар гражданской войны. Многочисленное войско Помпея вязло в болотах, от чего несло большие потери. Цезарь, со своей небольшой, но фанатично преданной ему армией, перешел Рубикон и стоял на пороге Рима.
   Шел четвертый день передышки перед решающей схваткой.
  Помпей, зыбкой власти которого оставалось жить считанные недели, как мог, поднимал, изнуренный войной, падший дух граждан Рима. По крайней мере, так это восприняли римляне. На самом же деле, он занимался своим обычным, любимым делом - раздавал награды и, с непринужденным видом, пил вино, громко посмеиваясь над свежими  городскими анекдотами.

  А в это время где-то недалеко от Рима:
  Цезарь ходил из стороны в сторону, теряя терпение. Вести с фронтов запаздывали. Он еще не знал, что посланные на поля сражений, лучшие математики-счетоводы сбежали в Рим за теми самыми наградами, на тот самый банкет, который устроил в их честь безмятежный Помпей.
  Наконец, тяжелые двери его опочивальни отворились, и на пороге возник претор Лепид. Римский градоначальник тяжело выдохнул, тем самым показывая Цезарю, что его информация слишком весома и стоит весьма дорого.
  - Не тяни! - несдержанно закричал Диктатор, грубо оценив начальный вес информации по внешним признакам Лепида, - Сколько на этот раз?
  - Математики насчитали 138 тысяч легионеров, но по моим оценкам, твоя армия насчитывала 190 тысяч новобранцев, - уверенно, не моргнув глазом, дабы не лишиться его в мгновение ока, отвечал Лепид и дрожащей рукой протянул Цезарю свиток с аккуратно выведенной на нем кругленькой суммой.
  Цезарь сосчитал круги на свитке, и мысленно положив их на чашу весов, сравнил их вес с мученическим вздохом Лепида. Чаша не просто качнулась в сторону свитка, она с грохотом ударилась о диктаторский мозг. Ничуть не удивившись такому факту, Цезарь лукаво усмехнулся и, пригласив гостя на балкон, указал на левый берег Рубикона.
  - Ты думаешь, я настолько глуп? - усмехнувшись, спросил Диктатор и обернулся к теряющему дар речи градоначальнику, - Где, по-твоему, поместились все эти люди? Ты с правым берегом не перепутал?
  - Перепутал... - испуганным голосом произнес Лепид и, судорожно собирая раскатывающиеся по полу нули, тут же поспешил оправдаться, - ...но колесницы, Диктатор! Их аренда нынче дорогая...
  - Какая аренда? Это мои колесницы! - иронично прервал претора Цезарь и гневно продолжил, - Ты не ходи вокруг да около, а так и скажи, что эти твои новобранцы решили на моей войне, которую, я должен заметить, для них же стараюсь, как раб на галерах пашу, устраиваю, заработать! Иди и скажи им, что денег не будет. Не время сейчас. Граждане Рима не простят нам такого расточительства. Ты свою цифру видел? Это же убийственно для казны. Да и казны у меня нет. Вот Рим возьмем, тогда и поговорим о награде.
  - Но, Цезарь, - собрав остатки воли в кулак, противился Лепид, - люди будут крайне не довольны твоим решением и разойдутся по домам. А впереди еще тяжелейшая битва, назначенная тобой на 23 февраля. Если мы проиграем, то гражданам Рима будет гораздо хуже, нежели потерять часть своих налогов на военные нужды Великого Цезаря!
  Цезарь на мгновение задумался, а претор тут же заметил, что его кружки потихонечку возвращаются на место, занимая свое законное место в платежной ведомости. Лепид решил прийти на выручку диктатору и вынул заранее приготовленный козырь:
  - Мы это обставим несколько иначе. В финансовом отчете никакие выплаты фигурировать не будут. Это будет выглядеть как штраф «За превышение оговоренного количества легионеров». Я, как законный представитель Рима, вверенной мне властью, устанавливающей порядок баталий, тебя оштрафую. Комар носа не подточит. Ни один римлянин не заподозрит нас в растрате.
  - А легионеры? - заинтересовавшись предложенной версией, спросил Цезарь.
  - А что легионеры? - ухмыляясь, отвечал претор, - Много ли их дойдет до Рима живыми? Да и одержав победу, тебе уже не нужно будет оправдываться перед жалкими людишками, не достойными даже одного твоего светлого волоса.

 Цезарь машинально погладил лысеющую голову, мысленно перебирая скромный остаток сохранившихся волос.
  - Ну хорошо, - опустив руку, согласился Диктатор, - эта часть плана мне понятна. Логика присутствует. А дальше? Пополнять казну мы за чей счет будем? Тут надо бы хорошенько подумать.
  - А что тут думать, - воскликнул претор, - в сенате уже давно лежит законопроект «Налога на роскошь». Войдем в Рим и заставим сенаторов его провести. Это не сложно при нынешнем его составе.
  - Допустим, - задумчиво согласился Цезарь и, встрепенувшись, потребовал, - но чтобы не поднять новую волну недовольства граждан, нужно четко и корректно определить критерии и принципы, по которым этот налог будет взиматься для того, чтобы он ни в коем случае не затронул средний класс. Он должен касаться только бедных римлян! И нужно заранее определить, что для них является роскошью, чтобы и с нашей стороны не было недомолвок, и они не говорили потом, что они чего-то там не слышали, как у нас любят говорить некоторые граждане.
  Сказав это, Диктатор снова впал в некую нерешительность. Он повернулся лицом к месту, где еще недавно стояли его легионы и, вынув свой короткий меч из ножен, положил его на перила, заставляя претора усиленно думать:
  - Но как же мы тогда казну соберем? Что можно взять с бедного плебея? Жалкие крохи, рваные, стоптанные сандалии? - размышлял вслух, озадаченный своим решением Цезарь.
  - Позвольте, Великий, - прервал его Лепид, пытаясь каким-то образом, устранится из диалога, - может быть, я пока приготовлю чай? У меня с собой припасены остатки вкусного пирога.
  - Пирог! - воскликнул Цезарь и резко обернулся, едва не разрезав претора пополам острым, как лист гладиолуса, клинком,  - Пирог! - триумфально повторил Диктатор, схватив Лепида за плечи, - Ты помнишь 90-е годы, когда бизнес нередко сводился к "дележу государственного пирога"? А ведь мы одним взмахом (Цезарь описал своим мечом круг в воздухе) можем убить сразу четыре(!) антилопы. И плебеев успокоим, и патриции облегченно вздохнут, избавившись, наконец, от плебейских нападок. И страницу истории перевернем и казну с лихвой наполним! Надо так, чтобы общество действительно приняло эти варианты закрытия проблем 90-х гг., нечестной, прямо скажем, приватизации. Это может быть разовый взнос или что-то еще.
  - Гениальная идея, - поспешил с похвалами претор, но несколько остудил пыл диктатора, - однако довольствуются ли плебеи, поддерживающие враждебно настроенных к нам проконсулов, такими небольшими уступками со стороны патрициев? Тем более что трое из четверых заговорщиков выступили с идеей выборности судей посредством плебисцита. Неподконтрольные судьи, пересмотрев итоги тех лет, наверняка захотят отобрать все, а не какой-то там разовый взнос.
  - Никакого, мать твою, плебисцита в своем Риме я не допущу! - резко оттолкнув Лепида в сторону, наливаясь кровью, гневно произнес Цезарь, - Может они меня еще и демократию установить попросят? Жалкие полуфеодальные животные, вылезшие из узкого мирка строительства собственного благосостояния...
  - Они и просят, - продолжил прерванную мысль Цезаря претор.
  - Что просят? - выйдя из собственных раздумий, переспросил Диктатор.
  - Демократию, - ехидно, принимая сторону Диктатора, ответил Лепид, - они сами толком не знают что это такое. Но, ты же знаешь, Гай, как у нас в Риме бывает. Если эти неграмотные плебеи что-то такое услышали, их уже не остановить. Им же не важно, что требовать, лишь бы требовать. Так дай им это.
  - Что дать? - недоумевал Цезарь.
  - Демократию, - улыбнувшись, спокойно ответил Лепид.
  - Да я и сам не знаю что это, - возразил Цезарь, вознося руки к небу, - как я могу обещать то, чего сам не понимаю и чему сам не следую? Я даже слово это только сейчас выдумал, а ты хочешь, чтобы я им что-то дал.
  - А ты запиши, - упорствовал претор, - придумай правила! Возьми за основу старые общественные устои и назвав это лжедемократией, прикрути к ним пару новых механизмов, ну, типа тех, о которых ты мне только что сказал. Ты ничего не хотел слышать о выборности судей? Так зафиксируй это на бумаге. Запрети выборность судей, но разреши плебеям свободно судиться между собой, а по особым дням жаловаться судье даже на патрициев. Запрети плебисцит, но разреши подавать прошения от имени не менее 100 тысяч плебеев. Ты не обязан выполнять их требования, но зато ты получишь новую, особую - Диктаторскую демократию!
  Диктатор изобразил мыслительный процесс, хотя мысленно уже подписал предложенный претором документ.
  - Хорошо, - согласился Цезарь, - иди и принеси мне бумагу. Будет им демократия. И да, - вспомнив об истинной цели визита претора, тепло улыбнувшись, сам себя оборвал Диктатор, - давай сюда свою штрафную ведомость. Подпишу.

  Претор, делая вид что спохватился, передал Диктатору свернутый в трубочку свиток.
  - А почему их тут две?! - недоумевая, оторвав глаза от бумаг, возмутился Цезарь, - И почему во второй так мало палочек и так много нолей?
  - Так это, - уклончиво начал свою речь Лепид, - легионеры каток просят.
  - Что просят? - задал вопрос Цезарь и недоверчиво нахмурился.
  - Каток. Для поднятия боевого духа, - умело оправдался Лепид и продолжил пояснять, - Для игры в хоккей... Олимпийская, кстати говоря игра. Уж очень они ее любят. С детства в нее играют. Но на песке, на коньках, не очень-то разбежишься. Коньки в песке вязнут. Поэтому просят ледовую площадку.
  - Что просят? - вновь переспросил Цезарь с еще большим раздражением.
  - Лед, - попытался объяснить Лепид на более понятном языке и еще больше запутался, - это такой твердый камень, залегающий высоко в горах. Один из новобранцев рассказал, что видел его, и даже пробовал скользить по нему на коньках. Он даже пытался спустить немного ледяного камня вниз - на равнину, но на равнине лед быстро превратился в воду. Поэтому так много камня нужно для ледового катка и поэтому так много нолей на моем папирусе.
  - Хм, - удивился Цезарь и, прищурившись, несвязно забормотал, - Я ведь тоже немного пробовал на коньках стоять. Я даже расстроился: что же я такой утюг, не могу никак, копытами шевелю там по песку, как корова ползаю, а они всю жизнь катаются! Конечно, тогда все хорошо, тогда у меня все хорошо.
  - Да ты не беспокойся, Гай, - обратился к Цезарю находчивый градоначальник, - ты главное пообещай и платежку мою подпиши. Все равно нам за два года не управиться и одной платежкой не обойтись. Доверься мне. Я-то знаю - главное начать. Сколотим небольшой деревянный загончик, и пускай себе думают, что кто-то там за ледяным камнем отправился. А сами пока в свой привычный хоккей на песке будут играть. А боевой дух поднимется! - торжественно заключил претор.
  - Надеюсь это все? - подписав обе бумаги, спросил у Лепида Цезарь.
  - Все, - радостно ответил претор, и не удержавшись, спросил, - Гай, в Риме ходят слухи, что когда ты придешь, то всех неимущих граждан переселишь из инсул в отдельные квартиры, - стараясь предвосхитить новые негодования Диктатора, Лепид, не делая пауз между словами, продолжил, - Я понимаю, что это не возможно. Времена Древнего Рима канули в лету вместе с Хароном, но римляне ждут от меня ответа. Что им сказать, Великий Цезарь?
  - Скажи им, что мне нужно 8 лет, и они все обретут покой в отдельной коробке, - громко рассмеявшись, ответил Диктатор и повернулся лицом к комнате, собираясь покинуть балкон.
  - Но твое консульство, если оно состоится, будет длиться 6 лет, Гай, - попытался крикнуть вслед уходящему Цезарю Лепид.

  «У меня своя арифметика», - загадочно улыбнувшись, мысленно отвечал претору Диктатор, удаляясь вглубь комнаты.

  На следующий день, Цезарь въехал в захваченную им область Пицен и направился к городу Авксим в сопровождении принцепса городского сената.
  Вдоль пыльной обочины, на всем протяжении пути, были установлены кресты с распятыми на них, захваченными в плен, воинами врага.
  Повсюду кипела работа. Подгоняемые кнутами рабы, сгружали с повозок сухие деревья и раскладывали их вокруг столбов.
  - А зачем они это делают? - поинтересовался Диктатор у принцепса, едущего в соседней колеснице, указывая рукой на рабов, суетящихся с охапками сушняка.
  - Мы будем их сжигать, - горделиво задрав подбородок, широко улыбаясь, ответил принцепс.
  - А разве не достаточно того, что их распяли? - сдвинув брови, продолжил допрос Цезарь.
  - Хочу отметить, - не меняя настроения, заявил принцепс, - я отделяю тех, кто вышел на честную битву (он жестом указал на столбы свободные от хвороста), от тех (и принцепс перевел руку на распятия обложенные деревьями), кто, используя определенные силы, пытается убедить общество, что «Сенатская Партия» - партия жуликов и воров. Это очень опасно. Иногда от того, что я читаю на стенах домов, мне становится страшно. Тех, кто это пишет, надо сжигать на костре. И складывается ощущение, что я должен перед кем-то оправдываться...
  Диктатор, не выслушав принцепса до конца, неожиданно громко расхохотался и прервал собеседника:
  - А не должен?
  Принцепс недоуменно посмотрел на Цезаря и не найдя никакого ответа предпочел промолчать. В этот самый момент, колесница Диктатора поравнялась с немногочисленной группой воинов. Не замечая процессии, дико хохоча, они что-то весьма бурно обсуждали. До ушей Цезаря донеслись едва различимые обрывки фраз, но среди них, он отчетливо расслышал упоминание своего родного предместья Субур. Остановив колесницу, Диктатор поднял вверх открытую ладонь, призывая всех шествующих в его колонне замолчать. Люди подчинились, лошади подчинились тоже.
  В полной тишине, слова, доносящиеся из уст самого веселого воина, судя по всему заводиле этой душевной компании, стали слышны отчетливее. «Да я заживо сжег бы собственными руками не только всех этих недоносков, но и весь Субур со всей его еб*ной бл*ть деревенщиной, или устроил бы этим животным еще одну блокаду! Чтобы они снова жрали казеиновый клей и известку со стен обгладывали», - громко сообщил воин и расхохотался, призывая толпу последовать его примеру. Компания воинов громогласно рассмеялась. По колонне сопровождения Цезаря пробежало тихое эхо ухмылок. А через минуту, все сопровождающие, включая самого Диктатора, громко хохотали посреди огромного поля. Не смеялись только распятые пленники, потому что им нечем было смеяться. Полуденное солнце и огромные слепни прекрасно справлялись со своей работой.
  Цезарь повернулся к принцепсу и, не скрывая улыбки приказал:
  - Доставишь ко мне всех этих шутников.
  - Как скажешь, - покорно ответил принцепс и жестом отправил к группе весельчаков одного из своих воинов.
  - Да, - тронув с места колесницу, продолжил разговор Цезарь, - так что там насчет "не должен", - прекрасно осознавая, что этим вопросом он поставит собеседника в еще больший тупик, Диктатор задал второй, или нет, целых три спасительных вопроса, - Обязательно их (указывая рукой на распятья) сжигать? Как это соотносится с моей новой демократией? Надеюсь, ты читал мое послание?
  - Читал, - не моргнув, твердо соврал принцепс, зная о том, что Цезарь сам никогда не читает того что пишет, - Очень даже соотносится, - снова соврал он и, так же хорошо памятуя, что бог любит троицу, решил соврать в третий раз, - именно руководствуясь твоим посланием, я и отдал приказание устроить эту показательную казнь.

  Начинало смеркаться. Вдоль пыльной обочины на всем протяжении пути, один за другим, вспыхивали факелы костров, облизывая кресты с распятыми на них воинами. Процессия, возглавляемая Цезарем, триумфально въезжала в Авксим. «Хорошая все-таки штука - эта моя демократия», - вглядываясь в счастливые лица жителей Авксима, думал про себя Диктатор, гордо задрав подбородок к небу.

  Председатель РАЙ-Кома Партии смотрел в потолок. На душе было как-то особенно светло и его лицо расплывалось в сонной улыбке. В предрассветной тишине он отчетливо слышал размеренный ход больших антикварных часов, спрятавшихся за стеклом огромного дубового шкафа. Разведчик по-прежнему улыбался и тихонечко прислушиваясь, отсчитывал секунды вслед за часами. Неожиданно для него, со стороны кабинета послышался плач Председателя колхоза, сопровождаемый падением на паркет каких-то предметов. Председатель РАЙ-Кома спокойно потянулся, спустил ноги с кровати и, нащупав босыми ступнями мягкие домашние тапочки, медленно побрел к источнику шума.

  Попав в свой кабинет, разведчик увидел своего приятеля, сидящего за столом и усердно растирающего сопли по заплаканному лицу. На столе, и частично вокруг него, валялись хаотично разбросанные любимые игрушки Председателя колхоза. Красная лошадка, лишенная правой передней ноги, лежа на полу и дико вздымала ноздрями, задыхаясь предсмертным храпом. Робот Валл-И, бросив своего любимого друга - плюшевого зайца с вывороченными наружу ватными кишками, лежал на животе и выписывал какую-то замысловатую спираль, упершись заводным ключиком в лакированную столешницу, и все норовил приблизиться к ее краю. Винни-Пух, одним пуговичным глазом поглядывая на Микки Мауса, плотно зажатого между обнявшей его весьма сомнительного поведения обезьянкой и повернувшимся к нему спиной Иисусом, безропотно притих, ожидая повторной экзекуции. Но главное, что успел заметить Разведчик, это маленькие, ламинированные прозрачным скотчем плакатики, анонсирующие неряшливый почерк Председателя колхоза. Плакатики были повсюду. Лежали на столе и полу со сломанными спичечными древками, острыми зубочистками впившись в спины и руки игрушечных манифестантов, разрывали их пластмассовую плоть, и разорванные, покрывали их тряпичные тела и деревянные головы.
  - Что тут происходит? - стараясь как можно снисходительней задать вопрос, спросил Председатель РАЙ-Кома у обиженного приятеля, разогнавшего митинг.
  - Они раньше времени выступили! - пронзительно пропищал Председатель колхоза, уткнувшись лицом в согнутые в коленях ноги, обхваченные для верности руками.
  - Кто? - задал наводящий вопрос Разведчик и поднял с пола маленький самосвал с прикрепленным на крыше плакатом «Мы живые люди, а не игрушки! Мы больше не станем молчать!»
  - Они! - и раздосадованный "подавитель митинга" не глядя махнул рукой, сбросив на пол заводного Валл-И.
  Робот упал на спину и, взвизгнув резко размотавшейся внутри него пружиной, затих. Кажется, Разведчик, наконец, понял, в чем тут дело и, подойдя к креслу, поставил протестный грузовичок на стол. Он прижал к себе обиженного друга  и почти прошептал:
  - Ну не стоит так расстраиваться. Ты вызови в суд их главарей, - успокаивающим голосом посоветовал Председатель РАЙ-Кома, кивая на растерзанные игрушки, - Суд накажет их по всей строгости закона. Вплоть до отрубания головы, - и вспоминая свой сон, разворачивая к себе голову Председателя, так, чтобы видеть его большие, красивые глаза, похвалившись, добавил, - Это демократия. Понимаешь? Не стоит из-за нескольких минут устраивать самосуд. Не демократично это.
  - Спасибо, - просветлев от счастья, поблагодарил товарища Председатель колхоза и, крепко обняв его за талию, прижался к теплому животу, - Спасибо тебе, за твою демократию! - повторил успокоившийся ребенок и, разомкнув объятья, побежал по направлению к коридору.

  Председатель РАЙ-кома проводил убегающего друга добродушным взглядом, поднял с пола несколько рукописных плакатиков и, положив их на стол, снял телефонную трубку. На другом конце провода послышался четкий поставленный голос, приветствующий Разведчика. Выслушав приветствие, Председатель РАЙ-Кома, спокойно сообщил в трубку:
  - Слушай, тут такая история. Я немного беспокоюсь за здоровье и безопасность нашего малыша, - усмехнувшись на слове "малыша", чекист монотонным голосом продолжил, - Так вот. Зайди ко мне и сделай пожалуйста так, что бы я больше не видел ни у себя в кабинете, ни в РАЙ-Коме вообще, ни где бы это ни было еще, этих игрушечных паникеров с плакатами наперевес.

  Положив трубку на аппарат, Разведчик еще какое-то время постоял у стола, наслаждаясь воцарившейся тишиной и спустя это какое-то время, длившееся ровно минуту, подошел к окну. Солнце, огромным полукругом возвышаясь над горизонтом, заливало своим розовым светом стены древнего здания РАЙ-Кома, небрежно роняя частички своей краски на пол кабинета, заглядывая в него сквозь оконное стекло. «Хорошая все-таки штука - эта моя демократия», - вглядываясь в расплывчатые контуры Ярила, думал про себя Председатель РАЙ-Кома, гордо задрав подбородок к небу.